Технотьма Пароль: "Вечность"
Шрифт:
Девчонка обиделась, и дело закончилось тем, что она сама улеглась на одеяло у койки, забрав подушку. Я лёг и сказал, чтоб она не дурила и перебиралась сюда. В ответ донеслось сопение — Юна то ли делала вид, что уже заснула, то ли и вправду тут же вырубилась.
Я положил хауду на узкую шаткую лавку, стащил ботинки, но комбинезон снимать не стал, лишь скинул с плеча лямки. Лёг, подложив руки под голову. Левая всё ещё болела, но теперь особо не досаждала. Перед ужином Юна ещё раз помазала мне ладонь, сменив повязку.
Закрыв глаза, я подумал о
И рывком сел, уставившись перед собой. А что, если некроз — это вирус? Вирус, пожирающий виртуальную локацию доктора Губерта? Вот почему меня заслали сюда — чтобы я справился с ним. Из-за вируса программы, отвечающие за поведение людей и животных, начинают сбоить, и в виртуале я вижу это как плесень, все эти странные дёрганья, судороги и прочее…
В бараке было темно, одинокая лампочка под потолком не горела — карлику так и не удалось наладить трансформатор. Со всех сторон храпели нефтяники.
Повернув голову, я увидел Юну Гало. Ночью она вместе с подушкой и одеялом перебралась на койку, и теперь спала рядом, ко мне лицом. Одеялом она накрыла нас обоих. Профиль на фоне светло-серой подушки казался совсем детским и каким-то беззащитным. Её куртка и штаны лежали на лавке рядом с хаудой, ботинки стояли на полу.
Что меня разбудило? Мысль о том, что некроз — это вирус? Но во сне не бывает связных мыслей… хотя догадка прийти могла, приснилась же, говорят, Менделееву его таблица.
В первую секунду я решил, что догадка эта гениальна и объясняет всё происходящее, но теперь она не казалась мне такой уж убедительной. Скорее — нелепой.
Да и разве это она меня разбудила? Нет, тут что-то другое… Предчувствие. Хорошо знакомое мне предчувствие, которое не посещало меня с тех самых пор, как я очнулся после эксперимента.
Что-то происходит. Или вот-вот начнётся. Что-то опасное.
Снаружи донёсся приглушённый шум двигателя. Я слез с койки, обошёл её и сел на той стороне, где спала Юна. Натянул пластиковые мокасины. Двигатель заглох, раздались голоса. Я подошёл к окну.
Отсюда виднелись край заправки, склон, сторожевая вышка, ограда и нефтяной бассейн за нею. На вышке горели сразу три лампы, в свете их я разглядел спящего часового. Над озером нефти клубился плотный туман, в лунном свете казавшийся тёмно-серебристым, ртутным. Он полз из глубины озера, накатывая ленивыми волнами, подбираясь всё ближе к берегу.
Голоса доносились с другой стороны, и я пошёл к окну в противоположной стене.
Прожекторы на воротах не работали, но по всей улице горели масляные лампы на низких столбах с крюками. Возле трансформатора на табурете сидел карлик Чак и что-то угрюмо бубнил, перебирая железяки у себя на коленях. Я посмотрел в другую сторону — у приоткрытых ворот стояли две машины, рядом — люди в брезентовых куртках. Я прищурился. Из четверых трое бородатые, но это ещё ни о чём не говорило.
Донёсся акающий голос охранника, который днём пытался заговорить со мной:
— Долго ехали?
— Трое суток без перерыву, — ответил человек, сидящий в одной из машин. — Здесь тихо?
В разговор вступил другой охранник:
— Ты ж знаешь, Игнат, у Разлома всегда тихо. Мутанты сюда не забредают, монахи хорошо их в том сезоне припугнули.
Нет, это не наши преследователи, а люди из Южного братства. Отвернувшись от окна, я окинул взглядом барак. Нефтяники храпели и сопели, кто-то бормотал, кто-то ворочался во сне.
Что же меня разбудило?
Юна Гало приподнялась и посмотрела на меня. Я сел на край лежанки.
— Что случилось? — шёпотом спросила девушка.
— Ничего.
— Почему ты проснулся?
— Не знаю, что-то разбудило. Но снаружи вроде всё нормально. Приехал кто-то.
— Приехал? — повторила она, садясь.
— Это не монахи, какие-то местные. Ещё туман там…
— Тогда ложись и спи… — Она вдруг уставилась на меня: — Какой туман? Где?
— Над озером, густой такой. Странно, откуда он там? Может, сырая нефть парит…
Она вскочила и босиком побежала к окну. На ней была только светлая сорочка.
Взяв хауду с лавки, я пошёл за Юной. Выглянув из окна, девушка тихо ахнула.
Туман успел накрыть вышку и вползал по склону. Как-то странно он двигался. Широкой полосой, которая грозила разделить посёлок надвое так, что в одной половине останутся ворота, заправка и двухэтажный дом с парой бараков, а в другой — здание, где находимся мы, котельная и трансформатор с пригорюнившимся карликом на табурете.
Движение на вышке привлекло моё внимание, и я подался вперёд, продавив лбом плёнку в окне. Часовой дёргался, лежа поперёк дощатой площадки. Мы с Юной Гало сказали хором:
— Некроз!
Получилось громко, в углу заворочался нефтяник. На соседней койке сел другой, проворчал что-то сонно.
— Быстро одевайся, — прошептал я Юне. — Туман сейчас отрежет нас от сендера.
Девушка поспешила назад, я за ней, на ходу натягивая на плечи лямки комбеза. Нефтяник, пробормотав что-то, опять улёгся, второй взял с лавки бутылку и стал гулко пить.
Пока я подпоясывался и доставал спрятанную под лежанкой котомку, Юна успела одеться. Нефтяники вроде успокоились, все опять улеглись. Мы на цыпочках подошли к двери, и тогда снаружи раздался истошный крик карлика Чака:
— Тревога! Некроз! Проснитесь, дурни!!!
* * *
Когда мы выскочили наружу, полоса низко стелившегося тумана уже разделила посёлок на две половины. Свет луны будто отражался от длинного языка ртутной мглы, выползшего из нефтяного озера. Полоса расширялась, и с захваченным туманом пространством что-то происходило. Трудно описать, что именно… Мне вдруг пришло в голову необычное сравнение: пространство сворачивалось, будто прокисшее молоко.
Из бараков валили нефтяники. С другой стороны от стоящих у ворот машин к туману направились несколько человек. Ближе всех рискнул подойти высокий бородач, и я разглядел чёрные галифе на нём.