Технотьма Пароль: "Вечность"
Шрифт:
— Юна? Говорит Дюк Абен!
— Чё смотрите?! — завопил снизу Миля. — Наверх! Подмогу зовите!
Рыбарь с сиплым голосом пронзительно свистнул, а высокий, сунув тесак в зубы, прыгнул к лестнице.
Я поднял обрез, клацнув затвором, дослал патрон в ствол и крикнул:
— Назад, а то пулю поймаешь!
Сиплый опять свистнул. С мостков доносились голоса, хлопали двери, кто-то спрашивал, что происходит. В нашу сторону побежали несколько человек. Отступив к лавке, я поставил ногу на нижнюю часть оконной рамы. Снизу донёсся плеск, и когда я влез на крышу лавки, Чака с Юной там уже не было. Встав на краю, я выстрелил в поднимающегося
Позади раздался выстрел, и тогда на катере заработал пулемёт.
Рука ткнулась в шершавый борт. Монахи дали три длинные очереди — и посёлок будто вымер. Разом погасли все огни. Рыбари попрятались по хибарам; если бы не рокот набиравшего обороты мотора, воцарилась бы полная тишина.
Что-то скользнуло по ноге, я дёрнулся, вспомнив про вьюнов, но тут в плечо ткнулся шест, а над бортом вверху показались головы.
Когда я ухватился за шест, меня двумя сильными рывками вытащили на палубу. Перевалившись через борт, я искоса оглядел стоящих надо мной вооружённых монахов, снял куртку и стал выжимать. Раздались шаги, между ногами монахов ко мне пробрался Чак и с ходу закричал:
— А, тоже прыгнул, человече! Я едва не утоп, веришь, девка меня до катера дотащила.
Монахи расступились, пропуская невысокого плотного бородача в коротком плаще. Рядом, оставляя на палубе мокрые следы и кутаясь в плед, шла Юна.
— Дюк, эти люди помогли мне добраться сюда, — произнесла она, стуча зубами.
Мотор заработал на высоких оборотах, катер, развернувшийся кормой к колесу, стал набирать ход.
Монах неприветливо разглядывал меня с Чаком.
— Юна Гало, от имени Владыки московского Храма я гарантирую тебе покровительство и безопасность, — ровным голосом произнёс он.
— Мне и моим спутникам? — уточнила она.
Дюк Абен, не спуская пристального взгляда с Чака, промолчал.
Глава 18
Я потянулся так, что хрустнули кости, и сел на узкой койке, едва не стукнувшись головой о вторую, прикреплённую к стене выше. С неё свешивалась рука Чака.
Два иллюминатора были закрыты железными крышками на винтах, свет падал в каюту сквозь выпуклую решётку-колпак. Там виднелось хмурое небо. У стены на расстеленной тряпке стояли кувшин и миска с остатками того, что мы съели ночью, перед тем как завалиться спать. Зевнув, я натянул пластиковые мокасины — они сильно поистрепались за это время, один порвался у носка, подошва другого треснула, — накинул куртку и взял кувшин. Сделав несколько глотков крепкого кислого пива, сжевал кусок хлеба из миски и встал.
Чак дрых на боку, посапывая, подложив под щеку кулачок. За переборками тарахтел дизель. Я встал на край нижней койки; упёршись ладонями в решётку, попытался приподнять её, но она не шелохнулась. Попробовал сдвинуть в одну сторону, в другую… Да что ж такое? Пришлось залезть на койку Чака и, прижавшись к решётке теменем, осмотреть её края, плотно прилегающие к палубе.
Там были петли — то есть она откидывалась вбок, как крышка, — и большой навесной замок.
Запертый.
Чертыхнувшись, я сел на краю койки. И вспомнил, что вчера, укладываясь, положил обрез из лавки кормильцев рядом с собой.
Хлопнув карлика по плечу, я спрыгнул на пол. Обреза на моей койке не было, как и пистолета Луки Стидича на койке Чака.
Он сел, потёр кулачками глаза, пропищал:
— Какого ползуна будить меня?…
— Мы в плену, — перебил я.
Чак замолчал, приоткрыв рот. Дёрнул серьгу в ухе и сказал:
— А ну дай мне тот кувшин, человече!
Я так и сделал. Карлик хлебнул пива, потом плеснул из кувшина на морщинистую ладошку и потёр лицо. Пиво потекло по щекам, Чак утерся рукавом, отдал мне кувшин, вскочил на койке и, подпрыгнув, вцепился в прутья. Закачался на них, будто обезьяна на ветке, подтянулся. Некоторое время он разглядывал замок, потом заверещал так пронзительно, что я поморщился:
— Эй, вы! Эй! Монахи, некроз вам в печень! Эгегей!!!
Сквозь тарахтение дизеля донеслись шаги, и карлик спрыгнул на койку. Подошедший к решётке чернобородый монах нагнулся, заглядывая в каюту.
— Эй, ты… — развязно начал Чак. — Нас тут заперли по случайности, так ты давай, отомкни-ка замок.
Монах огладил бороду и сказал басом:
— Не бывать сему.
— То есть нас специально заперли? — уточнил я.
Он важно кивнул:
— Верно мыслишь, наёмник.
— Ага, а почему? — спросил карлик.
Пожав плечами, чернобородый выпрямился.
— На то воля преподобного Дюка.
— Эй, стой! — крикнул Чак. — Погоди! А если мне помочиться надо?…
Опять нагнувшись над решёткой, монах ткнул пальцем в угол каюты.
— Там сток. А станете орать, обольём водой из реки. Она холодная, вонючая, сами себе потом милы не будете.
Он снова выпрямился, и я спросил:
— Переговорщица Меха-Корпа тоже заперта?
Ничего не ответив, чернобородый ушёл. Чак, спрыгнув с койки, сунулся в угол, я шагнул за ним. Там был слив — то есть наклонная труба, утопленная в железный пол и накрытая крышкой. Сквозь трубу виднелась мутно-зелёная вода, бурлящая под бортом катера.
Переглянувшись, мы подступили к иллюминатору. Довольно много времени ушло на то, чтобы разобраться с гайками, но в конце концов крышка была снята. Выяснилось, что через иллюминатор не пролезть — снаружи такой же выпуклый решётчатый колпак, как и вверху, но без петель и замка, приваренный к борту.
Мы сняли крышку с другого иллюминатора. Круглые отверстия находились высоко над ватерлинией, видно было хорошо.
Справа открылся берег — пласты вздыбившегося асфальта и покосившиеся дома. Между ними росли деревья и кусты. Из воды торчал чудом уцелевший фонарный столб, и вдруг я понял, что на нём неподвижно сидит тощий длинноволосый человек в коротких штанах, с голым торсом. Обхватив столб худыми волосатыми ногами, он разглядывал катер в бинокль. На поясе его висела кобура.
— Это кто такой? — удивился я.
— А? Где? — Чак, отпихнув меня, выглянул в иллюминатор. — А-а… ну, мало ли бродяг по Москве шатается.
— Откуда у обычного бродяги бинокль?
Вверху стукнула дверь, раздался возмущённый голос Юны, и тут же голова человека на столбе дёрнулась, а бинокль поднялся немного выше.
Несколько секунд он наблюдал за происходящим на палубе, потом сунул бинокль в чехол на ремне, развернулся и сиганул в крону дерева, растущего возле груды асфальтовых обломков. Оно закачалось, полетели листья, человек соскользнул между ветками и побежал прочь от берега. Катер уже почти миновал это место, и мы с Чаком прижались лбами к решётке.