Тело
Шрифт:
– Я смотрю, ты и без ампутации не больно разговорчив. Может, оставить, а? – Соловьев достал нож. – Ну-ка, давай посмотрим. – Он надавил на челюсть Шувалову, чтобы тот открыл рот. – Давай, дружок.
– Ты не думаешь, что сдохнешь раньше, чем он?
Соловей отскочил в сторону. Из темноты вышел Сухоруков.
– Саня? – выдохнул Борька.
Саша посмотрел на Шувалова, подмигнул ему и прошел мимо.
– Ты, гад, решил поубивать моих друзей?
– Друзья-то у тебя так себе, – распалялся Евгений.
– Может быть, только гадов среди них нет.
Женя
– Беги, – приказал Саша.
Евгений вложил клинок в ножны и медленно пошел назад.
– Беги, – еще раз сказал Сухоруков.
Соловьев развернулся и побежал. Александр улыбнулся опешившему Борису и исчез.
Славка скинул с себя девицу и отпрыгнул. Споткнулся и упал. Он понял, что встать времени нет, и, чтобы возможная опасность была перед глазами, быстро перевернулся на спину. Там никого не было. Каска каким-то образом удержалась на голове, и фонарь высвечивал только темноту. Вячеслав немного отполз на спине и встал. Он слышал смех пьяных подростков и голос потаскушки, опозорившей его в тот день.
Слава пошел по стенке. Голоса из темноты то затихали, то звучали с удвоенной силой.
– О, женишок мой! – вскрикнула девица.
Прудников напрягся. Он услышал еще один голос. Среди гогота пьяной молодежи едва был различим детский голосок напуганного мальчика.
– Ну что, будем жениться?
Славка передумал убегать. Он быстрым шагом пошел на голоса. Вдруг все стихло. Прудников замер. Сделал неуверенный шаг и попал во двор, залитый солнцем. Скамейка у подъезда была пуста. Славик выдохнул, но шорох в кустах заставил его посмотреть в ту сторону.
– Не надо!
– Покажи свою пипиську! – потребовала девушка и ударила мальчика по лицу.
Она навалилась на ноги жертвы, а два парня держали руки. Прудников понял, что этот мальчик он сам.
– Оставь его, сука!
Славка и сам не ожидал, что эти слова выскочат раньше, чем он подумает. Было поздно. Светка… Ее точно звали Светка. Светка подняла голову на помешавшего им веселиться.
– Че ты сказал, дядя?
В обычной ситуации Прудникова едва бы напугали три обкуренных подростка, но сейчас он испугался. Его затрясло, и он потянулся за топором. После того, как не обнаружил топора, ему стало страшно по-настоящему. Славик стоял голый в собственном дворе перед озлобленной молодежью.
– О, да у тебя женилка что надо, – произнесла девушка. – Дашь потрогать, дядя?
– Даст, куда он денется.
Два парня вышли из кустов, и в следующий момент они оказались в темном коридоре шахты. Славик снова ощупал себя. Одежда на месте, каска с фонарем на голове. Он попятился. Кто-то стоял за спиной.
– Покажи пипиську, дядя! – рявкнула девица.
Славка выхватил топор и развернулся. Твари исчезли. В свете фонаря лежала Ольга. Она была мертва.
«Поздравляю, – прозвенел в голове голос Соловьева, – пока ты здесь берег свой член, жена друга окочурилась».
Прудников подошел к девушке, попытался нащупать пульс. Ольга определенно была мертва.
«Зато твоя пиписька жива».
Это был голос Светы. Вячеслав, не дождавшись, пока тварь появится, побежал.
Борька то терял сознание, то снова приходил в себя. Он находился в собственной квартире у кровати со спящей проституткой.
«Что я мог ей там порвать?»
«Это месячные, придурок!»
«Она ранена! Надо вызвать «Скорую»! Срочно!»
«Психушку себе вызови! Он у вас вообще баб видел?»
И тут же раздавался смех. Смех пьяной женщины.
Борька открыл глаза. Снова эта шахта. Черные грязные коридоры злополучной шахты, от которых его воротило. Сознание стало настолько чистым, что Шувалов даже засомневался в своей физической неполноценности. Ему казалось, что сейчас встань он, то сможет даже побежать, размахивая руками. Обеими руками, черт возьми! Но нет! Он поднимал культю левой руки с пропитанным кровью бинтом на конце и снова терял сознание.
Ему виделись парни, смеющиеся над ним. Пьяная девка, орущая о месячных. Все повторялось и было до отвращения знакомо. Комок рвоты подступил к горлу, обжег кислотой глотку и выплеснулся из него ядовитой вонючей жижей. Он уперся тогда еще двумя руками в прикроватную тумбочку и отдышался.
– Он у вас баб, что ли, не видел?
«Заткнись! Сука, заткнись!»
– Это месячные, придурок!
«Заткнись! Сука, сука, заткнись, проклятая сука!»
Его снова вырвало. Только теперь обожгло все нутро, будто его вывернуло наизнанку. Борьку рвало кровью. Он запаниковал. Смех друзей и вопли пьяной девицы стихли. Только что-то клокотало внутри него. Будто что-то оторвалось и билось в поисках выхода.
«Я умираю», – подумал Борька и поднял голову в поисках друзей. Его мутный взгляд наткнулся на выход из комнаты. Спасительный выход. Он вытер рот и подбородок от крови и пошел к двери. Борька уперся в дверной проем. В глазах стало совсем темно. Когда дверь ударила по пальцам и левую руку пронзила боль, Борька прозрел. Он не умирает, он уже мертв!
Чернота тоннеля была роднее, чем свет комнаты из его прошлого. Рука ныла. В том месте, где ее не было, она болела, словно ее переехал гусеничный трактор. Ногу он вообще не чувствовал.
«Какого хрена я вообще здесь сижу?»
Вероятность того, что здесь кто-нибудь пройдет, была минимальной. А если встать и пойти по тоннелю вверх? Шанс кого-то встретить может и не появиться, но вот вероятность сдохнуть была велика. Так что ради этого стоило и попробовать. Чем подыхать здесь, пролеживая бока, лучше умереть в движении. Так говорила его бабушка. И она, черт возьми, была права.