Телохранитель
Шрифт:
Проклятие Сына Водоноса
Надир-хан две недели тому назад провозгласил себя третьим падишахом Афганистана и теперь ждал коронации. Его по-прежнему беспокоил Сын Водоноса. Этот неграмотный святоша и богохульник скрылся от посланных по его следу преследователей, как в бездну канул, и теперь прячется где-то в горах в окрестностях Кабула. Если он со своими нукерами опять оседлает единственную дорогу, соединяющую столицу с северными провинциями, где ее власть при Аманулле признавалась лишь условно, то это будет большая и практически неразрешимая проблема. Что-что, а бандитствовать Бача-и Сакао не привыкать.
Несколько лет этот таджикский бастард держал в напряжении центральное правительство, мешая тому осуществлять полноценные контакты с Панджшером и Бадахшаном, другими областями, населенными преимущественно соплеменниками
Для достижения этой цели Надир-хан возложил свою правую руку на Коран и торжественно поклялся, что ни один волос не упадет с головы его предшественника, полное имя которого на престоле, занимаемом им ровно девять месяцев, день в день, звучало так — Хабибулла II Гази Калакани Бача-и Сакао (Сын Водоноса). Тот, кого было очень трудно обмануть, поскольку он сам мог обвести вокруг пальца любого, в данном случае проявил редкую для своей мнительной натуры доверчивость и даже беспечность, приняв на веру обещание человека, который еще вчера заверял своих главных союзников — англичан, что бросит тело Хабибуллы на съедение собакам.
Едва Бача-и Сакао въехал со своими преданными нукерами в Кабул, как тут же был схвачен и брошен в королевский зиндан, а его охрана частично разоружена, частично перебита. В тюрьме, хоть она и имела высокий монарший статус, было мерзко и грязно, как и во всех остальных заведениях подобного рода, — сырой земляной пол, по стенам сочилась нечистая влага. Мучимый жаждой «почетный пленник» — вынужден был время от времени прикладываться к замшелым, покрытым плесенью камням языком и слизывать со стен эту зловонную гадость. Уж он-то всегда знал вкус хрустально чистой воды из горных источников, поскольку был сыном армейского водоноса. Эта уничижительная кличка Бача-и Сакао прилипла к нему с раннего детства, из которого ему и вспомнить-то было нечего. Его биография, достойная хоть каких-то воспоминаний, началась только в тридцать лет, когда он бросил мирные занятия и вступил в один из басмаческих отрядов Исмаила Энвер-паши, орудующего в Советском Туркестане.
Перед тем как бросить в застенок, надзиратели слишком уж поверхностно, с ленцой и неохотой его обыскивали. За полой стеганого халата в замусоленной тряпице он прятал единственное сокровище, которое у него теперь оставалось, — знак ордена Хедмат, которым правительство эмира Амануллы наградило его за смелость, проявленную при подавлении мятежа в Южной провинции. Случилось это более пяти лет тому назад, в 1924-м. В том же году, правда, Бача-и Сакао сбежал из резервного регулярного отряда, где проходил службу, захватил с собой оружие, по дороге кого-то убил, за что был тут же объявлен дезертиром, изменником, а позже и государственным преступником.
Это был крутой поворот в судьбе, который в конце концов и привел его в это свое последнее пристанище с земляным полом и узким решетчатым окном под самым потолком — темный и сырой зиндан. Бача-и Сакао извлек откуда-то из-под мышки тряпицу с последней своей реликвией — орденом, название которого переводится дословно как «Заслуга», и стал разглядывать эту никчемную уже теперь безделицу, заигравшую шаловливыми огоньками под лучиком солнца, неизвестно как проникшего в его мрачное узилище.
«Зачем я так круто взял, став вторым падишахом Афганистана? — думал Хабибулла, прислонившись к сырой стене и чувствуя, как она вытягивает из него последнее тепло. — В итоге это озлобило всех, в том числе и тех, кто еще в январе готов был целовать полы моего халата».
Что же это были за деяния? Перво-наперво, Сын Водоноса упразднил все награды предшественников, сделав ненужными дорогие побрякушки, которые носили на своих европейских мундирах чопорные министры центрального правительства и чванливые провинциальные князьки и племенные вожди, в том числе и будоражащий сейчас его память орден Хедмат. Хотел ввести свои регалии, да не успел. Простил беднякам недоимки, за что поначалу снискал широкую народную любовь, но вследствие этого шага уже через несколько дней недовольные управляющие государственных и хозяева частных мастерских, магазинов и лавок в знак протеста позакрывали их. Экономическое положение в стране в течение первого месяца его правления стало таковым, что все налоги пришлось возвращать и взимать по-новому, с особой жестокостью, что, в свою очередь, привело
И это несмотря на то, что он, Бача-и Сакао, сделал многое, чтобы ублажить душу правоверного мусульманина, — отменил всеобщую воинскую повинность, запретил ношение европейского военного обмундирования и партикулярного платья, упразднил министерства образования и юстиции и снова ввел практику шариатских судов. Женщины обязаны были вновь обрядиться в паранджу и обязательно появляться в ней в присутственных местах.
Кроме территорий, населенных этническими таджиками, лояльность Хабибулле высказали только три «чужеродные» провинции и город Герат, поэтому поддерживать его к осени было особо некому. Англичане давили на противников Бача-и Сакао, в первую очередь на генерала Надир-хана, требуя, чтобы тот сдержал данное им слово, проявил решимость и избавился от человека, который тормозит прогресс в развитии страны и тянет его назад в дикое восточное Средневековье. А в северную столицу Афганистана Мазари-Шариф, в окрестностях которой компактно проживали узбеки и были расквартированы многие басмаческие банды, совершающие набеги на территорию Советского Туркестана, вошла конница красного комкора Виталия Примакова и вытеснила из нее отряды сторонников Сына Водоноса. Правда, ненадолго. До того самого момента, пока мог сопротивляться свергнутый Хабибуллой первый падишах Афганистана. После этого удерживать город, который сталинские соколы, стоящие на службе у Амануллы-хана с того самого поворотного для Бача-и Сакао 1924 года, превратили в груду руин, смысла не было. Кавалерийский корпус Примакова, выступавшего в этом своем «сольном спектакле» по организации «мировой революции» под именем Рагиб-бея, отступил, но это не могло уже спасти нового афганского правителя от неминуемого краха.
В начале октября 1929 года Надир-хан разгромил и рассеял плохо организованную, практически лишенную народной поддержки армию Бача-и Сакао в сражении при местности Чарасья. У последнего был шанс спастись, но он предпочел поступить иначе, доверившись своему злейшему врагу, закоренелому пуштунскому шовинисту, с презрением и ненавистью относящемуся ко всем своим иноплеменным согражданам. Хабибулла прекрасно понимал, что обещанный ему «почетный плен» продлится недолго и уже стоит под седлом белоснежный скакун чистых кровей из конюшни бывшего падишаха, который согласно ритуалу растопчет своими копытами его отрубленную голову. Ждать оставалось недолго. Временами Бача-и Сакао казалось, что в ушах у него стоит надсадное жеребячье ржание — предвестник его скорой и лютой гибели.
Перед глазами в эти часы томительного ожидания промелькнула вся его жизнь, но времени охватить все и осмыслить уже не было. В проеме гулко открывшейся ржавой двери темницы возникла дюжая фигура палача.
«Церемониал» продолжался всего несколько минут. Палач решил не откладывать дело в долгий ящик. Он выволок Бача-и Сакао за шиворот на крыльцо зиндана. Тот упирался и что-то выкрикивал. По тональности его воплей можно было легко определить, что он вовсе не просит пощады, а бранится. Причем очень грязно. Дав приговоренному к смерти вволю выговориться, палач взмахнул острой, кривой саблей, раздался короткий глухой звук ее столкновения в воздухе с каким-то препятствием, и наступила тишина. Из отверстых артерий шеи хлестала во все стороны кровь. Голова Сына Водоноса упала под ноги палачу, и тот ловко, как в футболе, подкинул ее в воздух и швырнул прямо под копыта жеребца, который какое-то время топтался, вызывая ропот среди немногих, кто наблюдал за казнью.
Среди редких зрителей особо выделялся статный молодой мужчина лет тридцати пяти, одетый в английский мундир и с тюрбаном на голове. Это был специальный представитель Британской Короны на переговорах с генералом Надир-ханом граф майор Джек Элиот Смоллетт. В левой руке он держал стек, приложенный к плечу. Рядом с ним стоял Барзак Талагани, адъютант будущего третьего падишаха, которому тот наказал проследить, чтобы ритуал казни Бача-и Сакао был выполнен в точном соответствии с традицией.
— Я, как истинный британец, очень люблю конное поло, — признался Смоллетт своему соседу после того, как все было кончено. — Но, видя все это, я испытал чувство брезгливости и легкого ужаса. У меня до сих пор бегут мурашки по спине от такого зрелища. В старушке-Англии такого не увидишь.