Телохранитель
Шрифт:
Но майор остановил его, взяв за руку.
— Я бы все-таки просил вас, уважаемый лейтенант, — Смоллетт впервые обратился к нему по воинскому званию, — прогуляться со мной по городу. Сегодня, как мне кажется, в нем стало немного безопаснее с учетом того дела, которое мы только что провернули. Я имею в виду устранение конкурента вашего повелителя. И не обижайтесь на меня за демонстрацию некоего имперского духа. Я изучал нравы и обычаи вашего народа и на основе многолетних наблюдений за поведением пуштунской элиты могу сказать, что сами вы — страшные шовинисты, которые на дух не переносят
— Но мы, в отличие от вас, делаем это на своей земле и не считаем себя эпизодами в борьбе за утверждение идеи нашего национального превосходства. В конце концов, нас в здешних горах гораздо больше, чем всех остальных.
Адъютант в пылу своего пламенного ответа даже не заметил, что уже прогуливается под ручку со Смоллеттом по Майванду в направлении к торговым кварталам Кабула.
— Не волнуйтесь, лейтенант, — майор опять обратился к порученцу Надир-хана по званию. — Потом мы вместе навестим Его Падишахское Величество и сообщим ему, что его злейший враг подбросил свою полную темных замыслов голову под копыта резвому жеребцу. Думаю, присутствие вашего покорного слуги при докладе, а также мои объяснения полностью оправдают вас в его глазах.
Вскоре собеседники продолжили обсуждение казни Бача-и Сакао в кофейне на ремесленном рынке Кабула, где спрятались подальше от посторонних глаз работников британской миссии и офицеров Короны, которые после десятилетнего перерыва вновь наводнили улицы города, а также шпионов и соглядатаев Надир-хана. Англичане вновь были готовы вернуться сюда, чтобы полноценно контролировать не только границу с Советским Туркестаном, но и традиционный для них объект, Хайберский проход, и линию Мортимера Дюранда на всем ее протяжении.
— Так, значит, свержение Амануллы-хана и было главным интересом Британской Короны в Афганистане? — спросил Талагани после нескольких минут молчания, пока он и Смоллетт пили неважнецкий кофе, пытаясь распробовать его вкус.
— Это явно не кофейня на окраине Стамбула, — сказал специальный посланник, пытаясь увести разговор в сторону, — где за изготовление подобной гадости ее содержателю наверняка бы отрубили голову и правую руку.
— Вы были и в Стамбуле, мистер Смоллетт? — поинтересовался адъютант.
— А то вы, можно подумать, не знаете, уважаемый? Исмаил Энвер-паша, лидер младотурок во главе басмаческого движения в Бухаре и Хиве — мой проект. С каким трудом, признаюсь, мне удалось вывести этого кровожадного ублюдка из-под влияния большевиков восемь лет назад, одному мне известно.
— Вы умеете различать людей по степени кровожадности?
— Представьте себе, да. Энвер-паша, да упокоит Аллах его душу, был палачом, в сравнении с которым тот, что отсек сегодня голову Бача-и Сакао и бросил ее на попрание лошадиными копытами, — просто-таки Флоренс Найтингейл. Впервые я познакомился с ним, когда мне было только восемнадцать лет, вполовину, чем сейчас. Мой отец Генри Мортимер Смоллетт консультировал младотурок в 1912-м, когда те пришли к власти в Османской империи сразу после ее поражения в первой Балканской войне, а я учился у него тогда азам британской дипломатии.
— Особой британской дипломатии, —
— Так вот, Энвер-паша уже тогда вел себя как упертый осел. — Смоллетт сделал вид, что пропустил мимо ушей последнюю реплику Талагани, но уже следующая его фраза доказала, что это лишь притворство. — Вот он знал только свою личную выгоду. И любил при этом быть во всем первым. Даже в резне иноверных армян, греков и ассирийцев. В конечном итоге жадность и властолюбие его и сгубили.
— Каким же это образом?
— Я был помощником главы британской миссии лорда Мердока Харта, в задачу которой входило уговорить бухарского эмира провозгласить Энвер-пашу, который тогда был назначен красным наместником в созданную здесь по распоряжению Москвы народную советскую республику, верховным командующим всеми басмаческими отрядами Бухары, Хивы и подконтрольных этим двум ханствам территорий Туркестана. Впрочем, старика лорда уже мало что интересовало, и вся тяжесть переговоров легла на мои плечи. И я сумел настоять на своем. Это очень не понравилось неформальному главарю тамошних бандитов Ибрагим-беку, который сразу же невзлюбил этого турецкого выскочку. И поклялся при первой представившейся ему возможности избавиться от него.
— Мне кажется, мистер Смоллетт, — прервал собеседника порученец, — что местных беев на Востоке можно не уважать, но их нельзя обижать. Иначе они тут же решатся на то, что вы, европейцы, потом будете называть подлостью и вероломством.
— Я имею отличное от вашего мнение на этот счет, уважаемый Барзак, — не согласился с собеседником молодой граф. — Я никогда не доверял этим бывшим туркестанским вассалам русского императора, которые предавали даже тогда, когда мы им делали хорошо.
— А Энвер-паша разве был не таким?
— Энвер-паша был османом. И обладал собственным имперским мышлением, не великорусским. Он мог быть нам очень полезен в Средней Азии, да вот гордыня подвела.
— В каком смысле?
— Бухарский эмир Сейид Алим-хан назначил его командующим объединенными басмаческими отрядами, а он провозгласил себя ни много ни мало «Верховным главнокомандующим войсками Ислама, зятем Халифа и наместником Магомета». То есть попытался в своей «священной борьбе за веру» поставить себя рядом с вашим пророком. Рекомендуясь таким образом, он сумел отхватить половину Туркестана под свое будущее пантюркистское государство, созданием которого, насколько мне известно, бредил всю свою сознательную жизнь. Красные разгромили его на подступах к Бухаре, а Ибрагим-бек, обещавший Исмаилу Энверу прийти на помощь, ударил ему в спину сразу с двух сторон.
— Вы, я вижу, хорошо владеете ситуацией и умеете оперировать историческими сведениями.
— Представьте себе, дорогой лейтенант, — признался Смоллетт, — что семь лет тому назад перипетии этой вражды снились мне каждую ночь. Как уж тут не запомнить все происходящее. Вероломный Ибрагим-бек своим бездействием помог большевикам оттеснить Энвера-пашу в таджикскую местность Бальджуан, где надежно запер, и впоследствии лишь наблюдал со стороны, как те шаг за шагом истребляют его воинство.