Тёмная ночь
Шрифт:
– Да, чем черт не шутит, - согласился Переводов.
– Но все хорошо, что хорошо кончается, - добавил он.
...К вечеру, когда уехали Переводов и другие столичные чины, когда увезли труп Кирзача и опять воцарились тишь да гладь на вверенной Высику территории, Высик добрел до врача.
– Сделайте мне стопарик, - попросил он.
– Переживаете?
– спросил Игорь Алексеевич, разводя спирт.
– Чего переживать?
– Высик пожал плечами.
– Везло этому гаду как дьяволу, из самых мертвых ситуаций выкарабкивался. А счастье игрока
– Какого старичка?
– Да так, - Высик отмахнулся и дернул стопарь.
– Сон снился. Я другого не пойму. Почему я будто наперед знал, как и что будет? Это что, интуиция?
– Возможно, - после небольшой паузы сказал врач.
– То-то и оно, что возможно... А главное, начинала работать эта интуиция с того, что сны мне снились... Которые заживо за прошлое дернули, многое разбередили... Вроде, и вечер такой ясный, и жизнь будто заново начинается... Словно, понимаете, с половины жизни заново родился и все еще впереди... А вот, не получается у меня не вспоминать того, что было в прошлой жизни. Наяву, вроде, давно успокоился, так через сон достают, и снова раны болят. И зачем это? Почему? Я нескладно объясняю, да?
– Отчего же. Все очень понятно. Вы хотите сказать, что, как только вы начинаете предвидеть будущее, сразу прошлое начинает болеть?
– Приблизительно так.
– Это потому, что все нити в будущее тянутся из прошлого. И когда мы беремся за такую нить и тянем к себе, чтобы разглядеть, что ждет нас в будущем, другой конец нити дергает крючок, который в наше прошлое всажен. Можно сказать, мы сами эти крючки теребим, чтобы будущее узнать.
– Красиво излагаете, - усмехнулся Высик.
– На этом вся наука история построена.
– История...
– Высик повертел в руке пустой стопарь.
– Знаете что, поставьте мне этого вашего... Окуджаву.
Высику хотелось попросить, чтобы врач сразу поставил песню про медсестру Марию, на нее отмотав – но постеснялся: Игорь Алексеевич слишком о многом догадался бы, по этой просьбе.
И перед “Медсестрой Марией” иная песня стала его забирать – та, которую он в первый раз вполуха прослушал, особого внимания не обратив:
…До свидания, мальчики!
Мальчики,
постарайтесь вернуться назад.
…Вы наплюйте на сплетников, девочки,
мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
что идете войной наугад…
До свидания, девочки!
Девочки,
постарайтесь вернуться назад.
– Да, - сказал Высик. – Наплевать на сплетников – самое правильное… - и вдруг резко повернулся к врачу. – Кстати, вы у Андрея Николаевича насчет Стрельца не спрашивали?
– Спросил, не удержался, - усмехнулся врач. – Услышал приблизительно то, о чем весь народ толкует… Но авторитетом знающего
– То есть, заранее все расписано было, - задумчиво протянул Высик.
– Получается, так, - кивнул врач.
– Ладно! – Высик поднял мензурку. – Давайте!..
Придя от врача домой, Высик позвонил Шалому.
– Застрелил я Кирзача.
– Поздравляю, командир.
И все. И на этом тема была закрыта.
27
И был ноябрь, самое начало месяца, и Высик глядел в окно, за которым деревья обнажились от листьев, и струйки дождя текли по стеклу.
Высик припоминал ноябрь пятьдесят третьего года, такой ясный, когда в почти летнем - ну, не летнем, а хорошей грибной осени - солнце волокли по улицам транспаранты к празднику Великой Октябрьской Революции, а сейчас эти же транспаранты над универмагом и над зданием местной администрации, раскиданным по другим сторонам площади, мужики натягивали, облачившись в теплые непромокаемые робы, и все равно ежась от холода и сырости.
Ой, как не хотелось Высику отворачиваться от окна. Но, все равно, надо было.
И он повернулся, и оглядел весь наличный состав отделения.
– Товарищи!
– проговорил он.
– У нас сегодня очень важное собрание, политическое собрание. Нам надо осудить злодейского и антисоветского поэта Пастернака, который... сами знаете, что выкинул.
– Нам надо письмо отправить, с осуждением?
– сразу спросил Филатов.
– Нам...
– Высик поймал себя на том, что чуть не сказал, "да пошло оно, это письмо!..", что было бы политически неправильным.
– Нам никакого письма отправлять не надо. Нам надо запротоколировать, что мы заняли твердую позицию, со всем ознакомлены, и ведем себя как честные советские люди, соображающие, что к чему. Вася, - повернулся он к Овчарникову, - пиши протокол.
Овчарников молча кивнул. Все видели, что начальник очень зол, и лучше его не трогать, иначе можно по загривку наполучать.
А Высик злился, потому что всегда терпеть не мог заниматься не своим делом. Не то, чтоб поэт Пастернак был ему так уж близок к сердцу. Конечно, Высик говорил с врачом, и врач попытался ему что-то объяснить, даже стихи почитал. Стихи эти не для Высика были, факт, а так, почему бы нет. Но не это ж главное. Главное, Высик ощущал за всей этой историей, несколько ему непонятной, очередную подставу – очередной гнилой идиотизм, в который и его втягивали. В чем-то – Высик ощущал это четко – история была сродни истории со Стрельцом, хотя Высик и не взялся бы объяснить, в чем именно.