Тёмная сторона Ио
Шрифт:
Сине-бордовые вершины росли день ото дня, мерно поднимаясь будто бы из самых глубоких земных недр. Что-то в них казалос мне необычным, хоть – признаюсь – других гор мне видеть не приходилось, во всяком случае, я этого не помню. Когда я вновь сидел рядом с Хизро, помогая ему с «Воровской Тройкой» – так он называл своих лошадей, спросил его об этом:
–Видимо, твоя память пропала не полностью, как ты считаешь. Впрочем, ничто не исчезает бесследно… – старик вдруг замолчал, опустив мутнеющие глаза.
Не смею отрицать, эта фраза позволила мне задуматься о многом и даже взглянуть на то, что я считал само-собой разумеющимся,
– Прости, я что-то задумался… совсем старым стал…
– Ничего страшного, всё же обошлось, – я ободряюще улыбнулся, но цыган только хмыкнул.
– Только благодаря тебе, Шурик, и обошлось. Я скоро уже совсем ни на что негодным стану!
– Глупости! – возмутился я. – Вы просто устали. Вы бы отдохнули в повозке немного, а я бы сам до следующей стоянки довёл. Она ведь у самого подножья гор, верно? – старик угрюмо молчал. – Ну, или пусть вас Госпожа Шрам не на долго заменит…
Он продолжал молчать и я начал опасаться, что как-то его обидел. Впрочем вскоре его черты смягчились и он произнёс:
– Зайти внутрь – значит смириться со своим угасанием. Этот ветер даст мне достаточно сил. А вот ты ступай. Ну!
Я без особой охоты повиновался, мысленно возмущаясь такому легкомыслию. Не успел я зайти в повозку, как со всех сторон меня оглушали вопросом «что случилось?». Я же угрюмо молчал, громко захлопывая дверь, после чего взвизнгнули вожжи и мы вновь тронулись. Щёлкнув засовом я всё-ещё не говоря ни слово пошёл к колыбельке Антареса и, взяв на руки, начал шептать всякую бессмысленную белиберду, чтобы он смеялся. Больше Хизро не забывался и до самого подножья гор мы добрались быстро и благополучно.
После ужина я подошёл к ним вплотную и даже немного взобрался, придирчиво изучая здешнюю почву и камни. И только теперь я понял, в чём их странность – камни здесь были конусообразными и будто бы закрученные по спирали. Я с любопытством взял в руки один такой достаточно увесистый тёмно-бордовый булыжник, повертел, понюхал(лизать не стал). С собой я его брать не захотел – что-то подсказывало мне, что горцы достаточно щепетильны и вдруг настолько, что важен им каждый камешек от их родного дома, поэтому сей причудливый предмет вернулся, примерно, на прежнее место. Я пошёл к стоянке, где Мернкула и Ника уже собирали меня в путь. Эрно всем своим весом налетел на меня со спины:
– Ну где тя носит, Шур, пойдём, покажу твою будущую лошадь. Хизро объяснит, как тебе усадить туда Антареса.
Во всей этой суматохе я и думать забыл о тех камнях и, так ничего ни у кого о них не узнав, рухнул спать.
На утро мы дособрали вещи и, усадив Антареса в креслице-колыбельку, приделанное к передней луке моего седла, и оснащённое широкими ремешками из мягкой кожи, чтобы он не выпал, я сам вскочил в седло, обернувшись к цыганам, некогда меня приютившим. И лишь сейчас я понял, что не подготовил никакой прощальной речи, а простые слова, как «прощайте» или «ещё свидимся» казались, элементарно, неуважительными. Госпожа Шрам, видя моё замешательство, вышла из общей массы, чтобы быть между мной и табором, обращаясь тем временем ко мне.
– Цыган не чтут в мире, обычно, впрочем, нас и не за что особо чтить, нам этого попросту и не надо, но всё-таки приятно осознавать, что все мы для мира сделали хоть что-то хорошее. Может, по многим из нас это не осбо видно, но все мы неизменно верим в тебя, Шура, и мы навеки твои союзники, ибо у нас, как и у большей части других людей, общий враг!
Развернув к ней коня, я, всё ещё робея и глупо улыбаясь, произнёс:
– М-мне трудно выразить словами, как я вам всем благодарен. Я… не хотел бы показаться вам пустословом и обещать недосягаемое, но, клянусь, я сделаю всё, что в моих силах и не покинет моя душа Юпитера, пока враг не будет побеждён. Я… – поймав на себе взгляд Ники, я запнулся. – П-прощайте, я не посрамлю вас! Спасибо за всё! – и, развернув коня, пустив его мерной рысью, я направился вверх по тропинке к поселению истАрьцев, стараясь отогнать навязчивую мысль, что я чем-то обидел Меркулу и остальных. Мне отвлекаться было довольно опасно, ибо дорога была далеко не самой лучшей. Рыжая кобыла, по кличке, Одуванчик, была самой выносливой из всех таборских лошадей и, по словам, Хизро и какого-то Голубоглазого(хозяина Одуванчика) могла без труда добраться до ближайшего поселения, состоявшего всего-то из пяти домов. Там жили самые умелые и отважные воины – мастера оружия – как их окрестил старик, поскольку селение это пограничное и единственное место у них, где может остановиться чужак.
Ближе к вечеру я заметил рыжие огоньки и очертания глинобитных домиков, среди них заметно выбивалось одно тонкое и высокое здание, кажется каменное… Я остановил Одуванчик и слегка приподнялся в седле, чтобы лучше его рассмотреть. Да, это камень, чем-то похожий на здешнюю породу, но бирюзовый с вкраплениями из привычного багрянца. Выглядело же это сооружение как трёхгранная стела. Наверное, что-то наподобие идола…
– Ну, сейчас доедем и узнаем… – с азартом пробормотал я, поглаживая шею утомлённой кобылы. – Потерпи ещё чуть-чуть…
Не чуть-чуть… Селение оказалось намного дальше, чем я думал. Спешившись, я огляделся: ни травы, ни ручейка, ни звука… Я недоверчиво покосился на рыжие огоньки, домики и странного «идола». А ведь странно: за всё время пути я не заметил ни одного человека. Хотя я вижу, что там есть лужайка и не одна, а так же родники. Но единственные звуки в этих странных горах издаём только мы с Одуванчиком. Никакого другого способа напоить лошадь, кроме как из своего меха, я не видел. Чисто символически смочив из него горло, я напоил Одуванчик остальным и скормил яблоко. Сам я есть не очень хотел, видимо, из-за этой же гнетущей тишины.
На верхушке стелы зажглось жемчужное пламя, охватив около метра от всего камня. Оно росло и разбухало, точно цветочный бутон – он то сплюскивался, то вытягивался, то распадался на отдельные лепестки-спирали, скручивающиеся в одну толстую спираль и та сплюскивалась и вытягивалась и всё снова и снова, снова и снова. Резкая боль между лопаток. Абсолютно неграциозно я рухнул на острую гальку, едва успев выставить вперёд руки. Только теперь я понял, что окружён, но пока что моё представление об окруживших заканчивалось на синих остроносых сапогах с причудливой вышивкой и изумрудных шароварах, в них заправленных.