Темная сторона Москвы
Шрифт:
Зловещей старухе хватало взгляда, чтобы отпугнуть, заставить отказаться от цены, выразить глубокое презрение и несогласие или, напротив, завораживающе согласиться… И тем самым утянуть за собой, по-ведьмачьи завлечь в бездну.
У старухи Шмульф не бывало неудач. У нее всегда отлично шла торговля. Все тишинские торговки и торгаши завидовали ей, боялись ее, распускали о ней дикие слухи.
— Почем? — Немолодая женщина, укутанная в теплый пуховый платок, останавливается у импровизированного
Но над ящиком высится суровая глыба старухи Шмульф. Голоса ее никто не слышит, а черные глаза горят как уголья.
— Двадцать копеек? Пятьдесят? — женщина в платке уже раскрыла сумочку; копаясь, разыскивает мелочь, чтоб забрать никчемушный наперсток.
Но рядом останавливается какой-то военный — подполковник в форменном темно-зеленом пальто. Он куда-то спешно шагал, размахивая руками, но неожиданно для самого себя притормозил рядом с ящиком-прилавком — вдруг, словно услышал команду.
— Так, что это у вас?
Странным, затуманенным взглядом мужчина обшаривает прилавок старухи Шмульф и по-военному скоро принимает решение:
— Мне вот это дайте!
Указав на наперсток, он вынимает из-за пазухи портмоне.
— Эй! Я была первая! — тусклая женщина в платке словно проснулась. Она горит возмущением и тычет рублевую купюру старухе Шмульф.
— Я была первая! Наперсток мой. Вот рубль!
Старуха Шмульф неподвижна как скала. Только глаза разгораются ярче.
— Это мое! Вот, бабушка, три рубля! — отрывисто командует подполковник и тоже протягивает деньги. Шмульфиха не реагирует и на эту купюру. Она вперяет свой колдовской взгляд в тусклую женщину, и под старухиным взглядом та распаляется.
— Какое нахальство! Я была первой!
— Здесь вам, гражданочка, рынок. А не сберкасса! — злобно гавкает военный. Он достает пятирублевку и сует старухе Шмульф. Одновременно плечом пытается оттереть упорную гражданочку.
— Да на что вам наперсток?! — изумляется тетка.
— Не ваше дело! Хочу купить — покупаю.
— Ах, так?! Вот, женщина, плачу десятку! — тетка в платке победоносно размахивает десяткой перед носом подполковника.
Десять рублей по тем временам — деньги немалые. Зарплата московской уборщицы или няни в детском саду — семьдесят рублей в месяц. На десятку можно купить не меньше трех бутылок водки или почти пять кило вареной колбасы (если найдешь, где продадут столько в одни руки).
Тетка уверена, что победила. Тем горше ее разочарование.
— Двадцать пять! — рявкает подполковник и тоже, прежде чем предъявить сиреневую двадцатипятирублевку старухе Шмульф, считает необходимым помахать купюрой перед носом
— Тридцать! — без запинки выкликает тетка. Ее дух не сломлен, но кошелек явно подвел. Это печальное обстоятельство написано на ее растерянном лице. Со злобным восторгом она решает биться до последнего, чтобы, по крайней мере, разорить, насколько удастся, своего врага. Между покупателями разгорается соревнование алчности — аукцион.
— Тридцать пять! Сорок! Сорок пять! — кричит баба, размахивая пустыми руками перед лицом оскорбившего ее нахала.
— Пятьдесят, — насмешливо глядя на упрямицу, чеканит военный.
Пятьдесят рублей — это ровно половина месячной зарплаты тетки в платке. Подавленная величием суммы, она внезапно приходит в себя и отступает. Она поднимает воротник обтрепанного пальто и часто моргает — как только что проснувшийся человек. Она торопится уйти, потому что не понимает, что с ней случилось…
Но точно так же не понимает этого и военный. Отсчитав пятьдесят рублей старухе Шмульф, он сует в карман покупку — абсолютно ненужный ему наперсток — и удаляется скорым шагом, так быстро, как будто его сносит порывом ветра. В его душе застыло торжествующее ощущение победы.
Пройдет много часов, прежде чем он осознает, насколько призрачна эта победа и что на самом деле она представляет собой: победу идиота на главном конкурсе идиотов.
…Старуха Шмульф прячет купюру в вытертый добела кожаный кошелек с шариками-зубцами и, защелкнув, опускает в карман. Ее глаза на мгновение тускнеют. Если кто-то что-то и понимает здесь, то только она.
За двадцать минут, проведенных на рынке, заработать пятьдесят рублей! Теперь можно две недели здесь не появляться. Если только не захочется еще… Темные глаза старухи Шмульф бесцеремонно обшаривают мир вокруг.
Это она, Шмульфиха, продала Ляле Беловой, молоденькой восемнадцатилетней девочке, дочке известного кинорежиссера, которую знал весь Тишинский рынок за пристрастие к оригинальным нарядам, фетровую шляпку с вуалью, расшитую гарусом, за фантастическую по тому времени сумму в двести рублей. Говорили, что шляпка принадлежала самой Изабелле Юрьевой — именно поэтому, мол, Лялечка и купила ее.
Но удивительную вещицу девушка поносила недолго — в ту же осень, когда состоялась роковая покупка, Лялечка неудачно забеременела и умерла при операции…
Потом был Коля Бутса — футбольный фанат. Он собирал советские и зарубежные марки на тему спорта. За марку с изображением Льва Яшина, которой не хватало в его коллекции, он заплатил Шмульфихе сто двадцать рублей и безвозмездно передал ей в собственность фарфоровую дрезденскую балерину XIX века. Наверное, он был невероятно счастлив, когда исполнилась его заветная мечта. Но вся удача, отпущенная Коле судьбой, на этом приобретении закончилась.