Темное искушение
Шрифт:
Глава двадцать седьмая
agathokakological (сущ.) – состоящее из хорошего и плохого
Альберт занял стул перед моим столом, его осторожный взгляд и молчание липли к коже. У него имелись веские причины, чтобы быть осторожным. Давненько я не был зол так, что даже руки тряслись: три месяца, если быть точным, как я нашел тело Паши, изуродованное руками Михайлова.
Ирония ситуации стала одной из причин, по которой я заставил себя сидеть тут и ждать, пока гнев остынет, прежде чем я начну по одному
Я не понимал, почему поделился этим с Милой, учитывая что я не рассказал этого даже своему брату, когда той ночью вернулся в квартиру, капая водой на потрескавшийся линолеум. Я не часто зацикливался на прошлом, но странное чувство… облегчения, оттого что Мила будет жить, напомнило мне о первом вздохе после того, как я пробил головой поверхность Москвы-реки.
– Где ты был? – спросил Кристиан по-русски, поднимая взгляд от крошечного телевизора с антенной, торчащей заячьими ушками, стоявшего на полу.
– Плавал, – ответил я.
Мама валялась без сознания в единственной спальне. Темные волосы закрывали ее лицо, рука свисала с кровати, в пальцах была сигарета. Раньше я считал ее красивой, но теперь, в свои восемь лет, все, что я видел, глядя на нее, это сожженные серебряные ложки, пустые глаза и жар внутри меня, с каждым днем разгоравшийся все сильнее. Я схватил со стола пакетик с крэком и спустил его в унитаз. Позже за это придется чертовски дорого заплатить, но я сомневался, что будет хуже, чем еще одна ночь с матерью, накурившейся этой дряни. Она сводила ее с ума, заставляла нести бессмыслицу.
Сняв мокрую одежду, я плюхнулся на грязный матрас рядом с Кристианом и забрал у него пульт от телика.
– Ты не умеешь плавать, – сказал он, не сводя глаз с экрана.
Я переключил канал.
– Теперь умею.
– Март на дворе.
Мой брат мог быть таким раздражающим. Он пинал меня во сне, смотрел скучные передачи и думал, будто знает все. Тот факт, что он часто оказывался прав, раздражал меня еще сильнее. Но я ударил бы любого пацана, который наехал бы на него. С наибольшей жестокостью к нему относились мамины друзья. Они никогда не трогали меня, но все же пелена ярости застилала мне взгляд, когда они приходили сюда. Те мужчины были слишком большими, чтобы я мог побить их, но когда-нибудь я стану достаточно большим.
– Везде еще лед, – сказал он.
Я бы не признался, что держался за кусок льдины, пока добирался до берега, даже если бы Кристиан сам видел это. Пожав плечами, я ответил:
– Стало жарко.
На самом деле я и правда вспотел
– Мы должны поехать туда, – сказал он, показывая на кадры Нью-Йорка, транслируемые по телику. – В Америку.
Я покачал головой.
– Я хочу остаться тут.
Он поднял на меня взгляд.
– Собираешься всю жизнь спать на этом матрасе?
– Нет, умник, я буду как он. – Я кивнул на экран, где крутили политическую рекламу.
– Он президент, – сказал Кристиан.
– Я знаю. – Этого я не знал. Мне просто понравилось, как выглядит этот человек в дорогой одежде перед слушающей его аудиторией.
Через минуту Кристиан сказал:
– Ты сможешь стать президентом, если захочешь.
– Я не хочу быть президентом. – Я опустил руку ему на плечи. – Я буду кем-то получше.
– Богом.
Соседка-старушка иногда приглашала нас с Кристианом к себе. Мы ходили к ней пить чай с бисквитом, а она читала нам отрывки из Библии. Столько всяких «не должно» и многозначительный взгляд сквозь очки.
– Типа, – сказал я, и через секунду молчания улыбка тронула мои губы. – Хотя лучше я буду Дьяволом.
Я затянулся сигарой. Моя мать не помнила, что сделала, пока на следующее утро в дверь не постучала милиция и не спросила, как ее машина оказалась в реке. Она отвертелась – вернее, оттрахалась — от вопросов, а потом приготовила нам с Кристианом сырники. Приличная еда почти стоила случившегося.
– Виктор допрашивает Анну, – сказал Альберт.
Я уставился на него, не зная, кто это.
– Девушка, которая накрывает на стол последние три года.
– А, – я задумался, – маленькая мышка.
Она была самым очевидным подозреваемым. Хотя у меня были сомнения. Мне стоило лишь взглянуть на девушку, и она уже дрожала от страха. Это так раздражало, что я игнорировал ее присутствие, словно она была запуганной бродячей собакой. Если она отравила Милу, то сделала это не одна.
– Как Мила?
Я сощурился, когда услышал озабоченность в голосе Альберта.
– Дочь Алексея в порядке.
Кирилл был уверен, что яда она выпила недостаточно, чтобы находиться в критическом состоянии.
Гребаное везение, что я назвал ее шлюхой. Иначе она бы не вылила остаток яда из чашки и я бы потерял свою заложницу. Но мысль о том, что моя месть могла выскользнуть из рук, не объясняла тяжести в груди всякий раз, когда в голове мелькал убежденный в моем предательстве взгляд Милы.
– Ты же знаешь, что ей тут не место, – сказал Альберт.
Тьма разлилась во мне.