Темное искушение
Шрифт:
В жалкой попытке сохранить дистанцию я держала голову под углом к нему, но желание прижаться опустошало всю внутреннюю сдержанность. Здравый смысл подсказывал, что если я поддамся, то со всей силой цунами, и ничто не удержит меня на плаву.
Его губы скользнули по моей шее, оставляя огненную линию на своем пути.
– Как долго мы будем играть в эти игры?
Слова были поглощены волной статики и напряжения настолько плотной, что одно неверное движение могло бы поджечь все в этой комнате.
Я не могла думать. Я едва могла дышать. Жажда
Когда он прикусил мою шею, ожидая ответа, влажный жар его губ послал волну наслаждения вдоль моего позвоночника. Я крепче вцепилась в комод и подавила стон, поднимавшийся из горла.
В моем сознании вспыхнул образ Ронана, стоящего на краю темного пруда, наблюдающего, как я ухожу на дно и как светятся, развеваясь, мои локоны. Это зрелище пробудило последнюю попытку сопротивляться.
Я повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.
– До тех пор, пока ты планируешь убить моего папу.
Он так долго смотрел мне в глаза, что где-то внутри родилась уверенность: во мне есть что-то, чего ему хочется достаточно сильно, чтобы забыть о мести. Но затем он отступил, его плечи напряглись.
Я выдохнула, по венам разлилась неприятная дрожь.
– Убирайся. – Он отвернулся от меня и продолжил расстегивать манжеты, как будто я была досадным отвлечением.
– Но знай, котенок. – Прищуренный взгляд встретился с моим. – Если я снова увижу в своей комнате, расценю это как приглашение.
Я выдержала его взгляд на мгновение. А затем вышла из комнаты, поклявшись никогда больше не возвращаться сюда.
Глава двадцать девятая
fasta (сущ.) – непоколебимый в преданности другу, обету или делу
На следующее утро наши «свидания» за завтраком продолжились. Однако атмосфера не могла бы быть более напряженной, даже если бы рядом с чайником лежала бомба замедленного действия. Я просто не знала, что тишина вот-вот взорвется так, что настоящая взрывчатка станет лучшей альтернативой.
Напряжение росло при воспоминаниях о прошлой ночи. Мысль о том, как тело Ронана прижималось к моему, пробуждало волну жара под кожей, такую горячую, что всю ночь я ворочалась в пустоте и смятении. Даже сейчас между ног не утихало беспокойное томление.
Я прижала пальцы ног к мраморному полу, зная, что мне должно быть стыдно за то, что я чувствую это… особенно после того, что Ронан, казалось, полностью забыл о прошлой ночи. Но я отказалась снова испытывать чувство вины.
Вместо молчаливой горничной еду подавала другая женщина, и она не выглядела послушной и незаметной. Она могла бы быть блондинкой-близнецом Кайли Дженнер. Я бы не удивилась, если бы ее ресницы были густо накрашены люксовой тушью.
Она медленно ставила тарелки на стол, звон каждой сопровождался взглядом в сторону Ронана. Он
Я думала, он так занят размещением постов в своем профиле, что не видит ее болезненно-очевидного интереса – ровно до тех пор, пока он не поднял взгляд от телефона и не посмотрел на меня с коварным блеском в глазах.
Фу.
– Могу я предложить вам что-нибудь еще? – знойным голосом спросила горничная Ронана. Мне не нужно было знать русский, чтобы понять: она спрашивала, не может ли она «соблазнить» его чем-то еще.
Ненавижу блондинок.
Поскольку Ронан не сводил с меня взгляда, было совершенно ясно, что он насладился каждой секундой, прежде чем ответил:
– Нет.
Горничная проследила за его взглядом и, наконец, поняла, что в комнате есть кто-то еще, кроме Ронана. Она бросила на меня единственный уничижительный взгляд. Очевидно, мои растрепанные волосы и шорты с цветочной вышивкой не могли составить ей конкуренции. Я ощетинилась от его пристального внимания, но она уже выносила поднос из комнаты, бросив на Ронана тоскующий взгляд.
Обычно я с большим уважением относилась к «синим воротничкам», но эта…
Что за простушка.
– Что случилось с прошлой девушкой? – спросила я.
Ронан посмотрел на меня так, что стало ясно – это не мое дело. При мысли о том, что тихая прислуга могла иметь какое-то отношение к моему отравлению, желудок сжался. Ронан, убивающий кровожадных бандитов, – это одно, а кроткую служанку – совсем другое.
– Ты… ничего с ней не сделал?
Он прищурился.
– Нет.
Полагаю, это было все, что он хотел сказать этим утром. Он становился хуже Хаоса. Немецкая овчарка рычала на меня всякий раз, когда я разговаривала с ней, и чуралась меня, словно блохастую. Мне следовало бы оставить животное в покое, но что-то в жестокой внешности казалось таким одиноким, что это задело мои собственные струны одиночества. Я отказывалась отказываться от нее.
Несмотря на то что Альберт сказал: за кухней теперь пристально следят и моя еда больше не будет приправлена ядом, – я все еще не решалась что-либо есть и последние два дня питалась тем, что оставляла мне Юлия. Нерешительность была усилена тем, что Ронан не сказал ни слова, чтобы успокоить меня. Учитывая его постоянные требования, чтобы я ела, с момента когда мы познакомились, его молчание теперь заставило меня чувствовать, будто ему все равно. Может быть, я драматизировала, но встав на этот путь, уже не могла сойти с него.