Темное разделение
Шрифт:
Симона почувствовала, что она сидела согнувшись над столом так долго, что мышцы шеи затекли. Она откинулась назад, попытавшись расслабить их, по-прежнему не отрывая глаз от фотографии. Камера, конечно, может лгать, и так бывает часто, но теперь она не лгала. Соня была в Мортмэйне в тот день, и она умерла там, перед ней лежало доказательство. Мама сказала, что Соня умерла вскоре после рождения — после операции разделения, — и значит, мама лгала по какой-то причине или сама не знала правды. Симона не знала, чему верить. Мне нужно ей сказать, думала она, приходя в ужас при одной мысли об этом. Я позвоню ей сразу, как только доберусь домой, и скажу ей, что это действительно была Соня и что я действительно убила се.
Но затем слабый голос прошептал: «Но когда вы вернулись в Мортмэйн немного позже, Сони уже не было там. Мертвые не могут подняться и сами выбраться из колодца». Симона задумалась об этом, и голос внутри вдруг сказал: «Конечно, она не могла выбраться сама. Но кто-то мог ее вытащить».
Кто?
Женщина, которую ты видела в Сонином сознании. Безвкусно одетая женщина с каштановыми волосами и нервными руками, которую Соня хотела убить.
Симона живо вспомнила лицо женщины, хотя она видела ее лишь мельком в сознании Сони. Но этого оказалось достаточно: она навсегда запомнила ее, и женщина, кем бы она ни была, стала одним из призраков и частью воспоминаний.
Глава 33
Из дневника Шарлотты Квинтон
10 ноября 1914 г.
Все эти годы я хранила память о Виоле и Соррел как о маленьких кудрявых созданиях, лежащих в своей кроватке, пребывавших в тепле и безопасности, окруженных любовью. Это было доброе воспоминание, его легко было хранить в памяти. Но теперь мне нужно смириться с мыслью, что оно стало ложным и превратилось в кошмар. Виола и Соррел были украдены из своего теплого и безопасного убежища, скорее всего, Эдвардом и отвезены в Мортмэйн. Были ли они там в тот день, когда мы пришли туда с Мэйзи, в тот день, когда Робин, Энтони и другие дети совершили свою страшную месть торговцам детьми? Мертвец на воздухе стоит…
Когда бы их ни увезли в Мортмэйн, они, должно быть, оставались там долгие годы, запертые в этих мрачных стенах. Они жили как два оборвыша — сиротки, ненужные дети, принужденные работать, мыть, скрести и драить, выбирать паклю… О господи, были ли у них счастливые минуты? Были ли у них друзья, проявляли ли к ним хоть немного жалости? И поняли ли они, что случилось, когда их похитили торговцы детьми, люди, которых Робин называла свиньями, и когда их показывали в шоу уродов, а люди платили за то, чтобы на них поглазеть?
Если бы не Флой, чувствую, что могу сойти с ума, думая об этом, или заболеть. И тогда Эдвард с сожалением сдаст меня саму в учреждение, и люди будут говорить: о, бедная Шарлотта, она так и не смогла перенести смерть двух этих бедных страдальцев-детей… И мать Эдварда будет говорить всем, какая это трагедия, но что вы хотели, у Шарлотты никогда не было запаса жизненных сил, она так и не смогла подарить бедному Эдварду сына… Когда я думаю, какую роль мать Эдварда могла сыграть в этом, я действительно схожу с ума, поскольку я никогда не поверю, что злая карга не участвовала в этом мерзком заговоре!
У Флоя мало информации о Мэтте Данси, и всю эту историю он узнал от солдата, который попал в госпиталь после ранения шрапнелью. Он пришел навестить своего Друга, другого пациента, и в разговоре упомянул о путешествующей труппе артистов. По его словам, близнецы спели несколько песенок в конце представления, но он не получил удовольствия от этого зрелища; жестоко выставлять этих несчастных в шоу, хотя у девочек очень нежные голоса. (Я знаю, что это совершенно нелогично, но я впадаю в ревнивое бешенство, когда думаю, что Данси или его миньоны учили моих детей пению…)
Ирония всего этого в том, что госпиталь, в котором я работаю, прежде занимал мюзик-холл Данси, до того как военное министерство реквизировало его. Теперь Данси вывел своих артистов на улицу (думаю, что выражаюсь верно) и путешествует с ними по стране. Близнецы названы как близняшки-пташки, что я нахожу действительно ужасным.
Флой дотошно расспрашивал солдата, но ему удалось узнать только, что Данси и его шоу выступали на окраинах Лондона, в Хакни и Хокстоне, но неделю назад они покинули город.
15 ноября 1914 г.
Читала за завтраком статью в «Блэквуде» о планах правительства снова ввести обязательную военную службу. На сегодняшний день закон распространится только на неженатых мужчин от восемнадцати до сорока — не могу избавиться от глубочайшего сочувствия этим мальчикам, посланным в бой, и не могу забыть образы, что рисует Флой, — эту топь полей, и непрестанный железный дождь пуль, и все эти душераздирающе-молодые мальчишки, умирающие в боли и смятении, и ржанье испуганных лошадей. Однажды Флой напишет об этом, и, если он это сделает, это будет книга обжигающего горя.
С утренней почтой пришло письмо от Эдварда, который раздражен тем, что ему приходится заниматься тем, что он называет мелкочиновным постоем, — уверена, что когда он пошел добровольцем в Военное министерство, то представлял себе это так: аккуратные слуги, и пуховые перины, и приличные напитки перед обедом с полковником. Он раздражен, что война ведется неэффективно, это бессмыслица — сокращать рацион: и слуги получали так же, как и господа, когда он воевал с бурами. Он думает, что желудок его плохо переносит эту пищу, и явно рассчитывает на мое участие. Мне плевать, я даже надеюсь, что его желудок испытывает адские муки.
Однако Эдвард уверен, что война кончится до Рождества, хорошо бы. Он приедет домой на этот уик-энд и ждет не дождется, когда увидит меня. С самой нежной любовью.
(Уж я позабочусь о том, что никакой любви, тем более самой нежной, ему теперь никогда не дождаться от меня.)
2 часа дня
Сегодня мне не идти в госпиталь, и я чувствую вину за то, что наслаждаюсь окружающим меня домашним уютом. Провела утро за письмами и подвела счета вместе с миссис Тигг. Теперь трудно с продуктами; непонятно, куда катится этот мир; сварить ли мне яйцо на ланч?