Темное солнце
Шрифт:
Во время речи Исаака я заметил в стороне от толпы евреев женщину, смотревшую на Авраама столь же пристально, как и Нура. Я пригляделся к ней и подумал, что мне мерещится.
– Но…
Нура вздрогнула, глянула на меня, проследила за моим взором и усмехнулась:
– Ну да!
– Это?..
– Хеттура.
В той, которую именовали Хеттурой, я узнал Агарь, бывшую служанку Сарры: ту, которую Сарра дала Аврааму, чтобы он стал отцом; ту, что девять месяцев спустя произвела на свет Измаила; ту, что затем была безжалостно изгнана Саррой.
Смуглая бронзоволикая Агарь с косами, украшенными ракушками, была все так же
Справа от нее переминался с ноги на ногу сухопарый тип с оливковой кожей; я признал в нем Измаила, их с Авраамом сына.
Нура шепнула мне на ухо:
– Она здесь осела десять лет назад. Измаил занимается виноделием. В прошлом году, когда Авраам заметил ее, он остановил тут свой народ. И каждый день ходил к ней. Его страсть к ней вернулась… Из-за него мы и застряли в Мамре на долгие месяцы.
Она проворчала:
– Агарь по-прежнему влюблена в Авраама. До сих пор. Никого другого и не любила.
Последние слова были сказаны мне неспроста: Нура помнила, что некогда Агарь пыталась в моих объятиях забыть Авраама.
– Его страсть вернулась? – пожал плечами я. – Но Авраам никогда не стремился к Агари. Это ты толкнула его к ней, он послушался тебя и блудил с ней, чтобы у него появился наследник.
– Казалось, он не стремился к ней. Но кто скажет наверняка? Некоторые от нее были без ума.
Опять камушек в мой огород? Она сердито буркнула:
– Так почему бы и не Авраам?
– Он изгнал ее.
– По моему требованию! Только по моему требованию… Может, спровадить ее было для него более тяжким испытанием, чем я воображала. Она великолепно созрела! Мне, бедной дурочке, приходилось старить себя и уродовать; она же молодилась и наводила красоту. Я считала зрелость упадком, она же сделала ее достоинством. Признаю, что тут она оказалась хитрее меня.
Сглотнув, она добавила:
– У нее оружие обычной женщины, но она владеет им блестяще.
Она стиснула мне руку.
– Ну, я довольна: я заставила ее увидеть отчаяние Авраама! Надеюсь, это зрелище покорежит ей потроха. Каждой свой черед!
Евреи затянули песнь, в которой повторялось имя Сарры. Благодаря монотонной музыке и заунывным голосам на собравшихся сошло умиротворение; выпевая «Сар-ра», каждый по-своему с ней прощался; Авраам поначалу невнятно бормотал себе в бороду, но теперь его голос окреп, обрел былую мощь, бронзу, насыщенность и мужественность, отдаваясь в недрах его широкой груди. Нура вонзила мне в руку ноготки, чтобы не рухнуть, и тут же метнула любопытный взгляд в сторону Агари.
– Нет, хныкать она все же не собирается!
– Она обожала тебя, когда была у тебя в услужении.
– Не называй покорность любовью. Я запретила ей меня любить. Вспомни, как эта шлюха убедила Авраама, что Исаак рожден не мной.
– Что было правдой.
– Она не имела права этого говорить!
– Ты изгнала ее с маленьким сыном! Она отомстила, это естественно. И твой подлог
Она озадаченно посмотрела на меня: ей никогда не приходило в голову, что она могла быть причиной несчастья.
– Во всяком случае, я оставляю ей Авраама!
Пение прекратилось. Авраам шагнул к деревянному гробу, встал на колени, приник лбом к доскам и простонал:
– Прости, госпожа моя, прости.
Нура едва стояла на ногах. Ее потрясло раскаяние Авраама.
Теперь к гробу склонился Исаак, он тоже повторял слова раскаяния:
– Прости, мама, прости.
Нура отвернулась, на глазах ее блеснули слезы. Покусывая губы, она проворчала с вымученной фальшью:
– Очень смешно говорить это газели…
Затем Авраам и Исаак выпрямились, схватили свои накидки и выразили скорбь, разодрав их у сердца [12] .
– Пойдем, – шепнула Нура.
Мы тихонько попятились и оставили наблюдательный пункт.
Прошло не меньше часа, прежде чем мы смогли вымолвить слово. Нура пробормотала:
– Как упрекать их в чем бы то ни было? Я понимаю, что Агарь влюблена в Авраама, и не буду ее осуждать, ведь я испытала к нему такое же непреодолимое влечение. Я понимаю, что Авраам любит и Сарру, и Агарь, ведь и я люблю двоих, тебя и его.
12
Этот жест, Qeri’ah, стал ритуальным. Семеро близких покойного в знак траура раздирают свои одежды у сердца, перед опущением гроба в землю, и хранят их семь дней, прежде чем выбросить. Позднее, из соображений экономии, евреи заменили одежду, приносимую в жертву, черной лентой на груди.
– Так ты их прощаешь?
– Если я не сумею простить их в день моего погребения, то когда же мне это удастся? – обронила она с утрированным лукавством [13] .
Три месяца спустя на берегу Соленого моря, на нашем ложе среди кипарисов, мы всю ночь предавались любви; поутру Нура проснулась у меня на груди и спросила:
– Тебе понравились мои похороны?
– Я счастлив, что мы побывали на них вместе.
– Как я могла так долго оставаться без нашей близости?
13
Если Нура и простила Авраама с Агарью, то было прощение умышленное, данное только разумом. Сердцем она еще не простила их и душевного прощения, внутреннего мира и покоя не ощутила; она по-прежнему кипела гневом. Доказательство тому я получил несколько веков спустя, когда ей вздумалось заглянуть в Библию. Читая Бытие, она обнаружила, что после ее смерти Авраам не только женился на Агари, назвавшейся Хеттурой, но и имел от нее шестерых сыновей: Зимрана, Иокшана, Медана, Мадиана, Ишбака и Шуаха. Она так разбушевалась, что я едва удержал ее от поездки в Палестину, в Хеврон: ей хотелось разорить грот, ставший усыпальницей Патриархов. Конечно, Хеттуры там не было; конечно, Авраам велел положить себя рядом с Саррой; конечно, монументальные работы Ирода Великого укрепили гробницу, Махпелу, упрятав его под каменной кладкой; но отчаяние Нуры искало выход. Любовь и горячность у нее – родные сестры.