Темнота. Конец прекрасной эпохи
Шрифт:
– Пытаюсь не допустить катастрофы. И вы двое можете мне в этом помочь.
– Это как же? – удивилась Юля. – нас обоих могут уже разыскивать. Нам бы самим не попасться.
– Разыскивать могут сейчас только тебя, Юлия. Да и то, чтобы снова вести за тобой слежку. Сатир же им не особо нужен. Думаю, вам нужно пока держаться вместе, иначе для вас обоих соорудят новую тактику. Я вас высажу здесь вот.
Он свернул по жёлтой дороге в направлении центра города, но остановился у прозрачной стены одного из близлежащих райончиков.
– Что, так просто? – выпалила Юля.
– Да. Зачем все усложнять? – ответил Столин. – Нам лучше не появляться вместе. – Я свяжусь с вами позже.
Сатир и Юля вышли из аэромоба. Столин
– Юля! – окликнул её Сатир.
Она наполовину лишь обернулась, готовая вновь вернуться к потоку.
– Пошли. Домой.
– Он исчез также быстро, как и появился, ничего толком не объяснив, – сказала Юля, не двигаясь. – Каковы вообще его планы?
– Мы можем это обсудить подальше от дороги?
Юля снова посмотрела на дорогу, потом на прозрачную стену, отделявшую их от людей. Она неуверенно повернулась полностью к стене и пошла мимо Андрея. Открылся проход. Наверняка их уже опознала ситема слежения. Но Андрей уже не особенно-то и волновался об этом. В отличие от Юли он, как это ни странно, ощущал спокойствие. Столин ли на него так подействовал – непонятно, да и не хочется понимать. Он прошёл на улицу, полную плавающих в бурлящем свете людей.
Он не решался заговорить. Многое уже было сказано. Чего добавлять? Зачем? Однако это молчание тяготило. Юля шла прямо, просто куда глаза глядят, казалось. Когда же Сатир открыл рот, чтобы хоть что-нибудь сказать, она его опередила:
– Не говори, прошу.
Андрей закрыл рот, так и не сказав ничего.
Люди в разноцветных одеждах, с яркими и тусклыми волосами, хмурые и весёлые, нейтрально порой настроенные, проскакивали мимо, не задерживаясь подолгу на одном месте. Над головами их пестрились огромные вывески, реклама. Порой встречались группы туристов, стоявших посреди прихожей части, разглядывающих мир красок над их головами. Хоть рекламу можно было интегрировать в чипированный мозг напрямую, закон значительно ограничивал эту возможность. Любой, кому попадался такой спам, превышающих лимит, что можно было узнать по встроенной функции, а не как раньше – с помощью специальной программы, мог обратиться в полицию. Полиция принялась бы за расследование и в случае обнаружения злоумышленников могла принять меры по расчипированию. Страшнее этого не было ничего, разве что смерть. Нечипированным же было уготовано лишение свободы до пятнадцати лет. Такая строгость объяснялась опасностью прямой рекламы. На заре чипирования что только не делали с не ограниченными возможностями усовершенствованного человеческого мозга. Первый сбой в обществе не заставил себя долго ждать. Толпа обезумевших чипарей чуть не уничтожила город. Они метались из стороны в сторону, агрессировали и убивали. Власти в экстренном порядке заглушили чипированные разумы, – что от них осталось, – обозначили зону карантина и инициировал впоследствии расследование. Этот день вошёл в историю как день скорби. Историческая съемка показывала улицы, по которым невозможно было ступить из-за трупов. На Центральной площади воздвигли монумент. Человек охватывает свою голову большими руками, что лица его не видно толком. Он скрывал боль, просачивающуюся сквозь пальцы – такое впечатление накладывала эта скульптура на Сатира. В основании, у ног застывшего человека выгравированы всего два слова: “Наш мир”. О чем хотели сказать авторы? Что мир внутри должен быть под замком? Или что внешний мир тоже должен существовать? А может смысл в этой пресловутой двойственности. И то и другое верно, потому что ошибка – это то, что вызвало появление этих слов. Ошибка тоже верна.
– Ты в порядке? – голос Юли доносился откуда-то издалека.
Сатир заметил себя стоящим посреди оживленной улицы, смотрящим прямо на группу туристов, которые крутили подобно болванчикам головами по сторонам. Он же смотрел на них и словно старался вникнуть в причину, по которой он сам смотрит на них. Видит же перед собой шаблон, на который надо что-то нанести. Он обернулся. Юля смотрела на него перепуганными глазами.
– Сатир, ты меня напугал, – проговорила она.
Сатир уставился на нее, не понимая, что она вообще здесь делает. Хотя есть трудность: он про себя-то ответить не может. Он лишь задал ей один вопрос, внезапно осенивший его мозг:
– Юля, ты помнишь монумент на Центральной площади?
– Что? – она часто заморгала, никак не ожидая столь далекого от их местоположения, да и вообще их положения дел, вопроса. – О чем это ты? О "Нашем мире" что ли?
Да, о нем самом! – он в возбуждении подскочил к ней, заставив ее только больше напугаться. – Слова у ног: "Наш мир" – что они вообще значат?
– Ты головой не ударился случаем? Каким боком ты вообще про нее сейчас вспомнил?
– Так ты имеешь представление о том, что имел ввиду создатель скульптуры?
– Мое мнение таково… – Юля замялась. Ей было некомфортно сейчас, однако она не хотела бросать здесь Сатира. Тем более в таком положении. – Я хочу сказать, что… Мир, который существует, существует потому что он наш, потому что мы можем назвать его таковым. Другие в нем – опасность.
Почему же не сказать: "Мой"? "Мой мир" вместо "Наш".
– Может потому что "Наш" относится ко всем, а "Мой" к кому-то конкретному. Между чипарями существует связь, что-то вроде сети, в которой они обмениваются на подсознательном уровне информацией. Это им необходимо для поддержания социального взаимодействия, для избежания эмоционального истощения. Именно это очень хорошо можно было раньше использовать для внесения вирусов. Есть предположения, что так и было во время Скорбного дня. Сейчас есть протоколы, которые ограничивают их взаимодействие, оставляя небольшую брешь для подсознательного обмена информацией.
Он отвернулся от туристов и прямиком обратился к Ане:
– Нам надо посетить Центральную площадь.
– Что?! Зачем?
– Чтобы рассмотреть этот монумент получше.
– Но мы же видели его тысячу раз. Что ты хочешь там нового открыть?
– Если б я это знал, то ничего открывать и не надо было бы. Мы просто прогуляемся.
Аня смотрела на него как на полоумного. Она осмотрелась по сторонам. Не встреча ничего, что могло бы быть причиной остаться здесь, она согласилась.
Они воспользовались капсулами метро. Эти шарообразные кабины вмещали до четырёх человек, однако они были крайне мобильными и обладали огромным количеством степеней свободы, перемещаясь по подземным тоннелям в вертикальном, горизонтальном, диагональ ном направлении со скоростью в полтысячи километров в час. Для того, чтобы находящиеся внутри люди не превратились в кровавую массу, использовались антиинерционные излучатели, уравнивающие ускорение машины и живых организмов внутри неё. Каждая молекула внутри неё двигалась согласно движению капсулы. Сатир и Юля были на Центральной площади спустя пять минут.
Среди тысяч прохожих они пробивались к заветному монументу, приуроченному к одному из самых мрачных событий в истории человечества. Вот толпа зевак окружила место прямо перед огромными колоннами парламента. Над головой возвышался человек, стоящий на коленях и обхвативший свою голову руками, вызывая в наблюдателях ощущение невыносимой головной боли, тяжести, тревоги, что наш мир беззащитен, и никто кроме нас самих о нем не позаботится.
Юля смотрела на изваяние с неподдельным отвращением, страданием в лице. Сатир сам ощущал дискомфорт от лицезрения сего художества, являющего собой напоминание о том, чему никогда нельзя позволить повториться.