Темнота. Конец прекрасной эпохи
Шрифт:
Странно, но Сатир ожидал от посещения этого места чего-то иного. Не было того, что он почувствовал, когда смотрел на туристов. У него есть вопросы. Нет ответов. Нет возможности должным образом все это сформулировать.
Глава 11. Поездка на вагонетке
Сколько лет нужно отмотать назад, чтобы с уверенностью сказать, что это именно тот самый момент, с которого я стал таким, какой я есть сейчас? Не просто сказать, что человек воспитан так, а указать на точку в пространстве-времени, являющую собой поворотный пункт в дальнейшей жизни, который определил смысл существования или даже смысл отказаться от существования, а лучше: смысл отказаться от самого смысла. Но что если человек не хочет отказываться от смысла и при этом желает устранить причину его возникновения, ведь именно благодаря этому он понимает, чего и почему он желает? Как далеко могут завести человека эти вопросы, тем более, если
Но сколько бы Андрей не размышлял по поводу того, как же Тимур освободился от страха перед огнем, которому обучился в Институте, этот страх оставался непреодолимой стеной для Андрея. Можно ведь представить логику Тимура, следуя этике, – что собственно они и сделали, – но нельзя представить что-то, что наделило его желанием совершить революцию против ее привычных положений.
Из наушников доносились редкие переговоры капитана с Адой, что свидетельствовало о том, что они наконец-то нашли нужный архив. Несмотря на военное положение, город все же жил: люди спешили нам работу, кругом высвечивалась яркая реклама, а внутреннее обустройство города перемешивалось быстрее, чем они могли добраться до нужного здания. Общественным транспортом слишком часто старались не пользоваться. Люди с подозрительностью смотрели на них, когда те проходили мимо. Их явно выдавал язы0к движений акцент. В этом времени только начал зарождаться общий язык, представляющий собой скорее признак сторонника Альянса, нежели обычного прохожего. Поэтому для всех любознательных специально были приготовлены фальшивые электронные документы. Один раз они наткнулись на фирму, предоставляющую услуги по повышению защиты паспортных данных. Несколько раз им по пути попадались на глаза уже привычные пропагандистские плакаты, призывающие людей бороться за свою свободу, но выделявшиеся наличием наискось написанного большими черными буквами слова: «Ложь!». Или другое, плакат с изображением людей, видимо политиков, пожимавших друг другу руку. Эта идиллия была обозначена как:”На пути к миру во всем мире!”. Но и он был перечеркнут наспех состряпанной надписью: “Предательство!”. Это обескураживало. Где, кто призывает к миру? Или все – таки к войне? Рядом моментально появлялись полицейские, снимавшие неправильный плакат. Приходилось всячески избегать столкновения с ними, делая лишний крюк. И вот наконец-то им повезло. Они стояли перед старым зданием, тех времен, когда люди все еще видели красоту в камне. Капитан и Ада вошли внутрь, как и договорились, Андрей же должен был их дожидаться в кафе через дорогу.
Около получаса он сидел на мягком пуфике, повторяющем форму его тела, ел заказанный ланч, представлявшего собой блюдо из какого-то незнакомого злака и пряных овощей. Место было подобрано не совсем удачное, так как выход из архива не просматривался через витрину, но остальное здание было хорошо видно. В кафе же собралось много людей, заскочивших сюда на обеденный перерыв. Хотя присутствие компании военных заставляло нервничать Андрея, поэтому, чтобы не выглядеть слишком уж естественно, он решил просто расслабиться за приемом пищи. Да к тому же мысли о привнесенных Тимуром новшествах в претэтику не оставляли его. У проходящей мимо официантки он закал кофе и снова уставился в окно.
Люди создавали вокруг шум, но среди всего этого противопоставления тишине внезапно Андрей ощутил хриплое молчание человека, без малейшего зазрения уставившегося на него. Андрей оглядел его снизу вверх. Самый обычный мужчина лет пятидесяти, одетый, как понял Андрей, дорого, но неопрятно, о чем особенно говорили не только измятая одежда да неправильно застегнутый на одну пуговицу пиджак, но пятна грязи на ботинках и брюках. На лице появилась борода от долгих гуляний, губы вытянулись, а черные глаза подозрительно оглядывали Андрея. Едва стоя на ногах, он, насколько ему хватало сил связать слова в членораздельную речь, спросил позволения присесть за столик к Андрею и, не дожидаясь ответа, цепляясь кончиками тонких, длинных пальцев за стол, неуклюже уселся на свободный пуфик.
– Я, право, не ожидал увидеть здесь новые лица… – промямлил он. – А ты вообще кто?
Андрей хотел было ответить заготовленную отмазку, но тут появился второй, моложе, также хорошо одетый, но выглядящий опрятнее, лишь трехдневная щетина выдавала в нем товарища по празднеству первого. Он было схватил за руку того, пытаясь увести от незнакомца, но первый вырвал свою руку и пренебрежительно выговорил:
– Отстань… не видишь… я здесь кого нашел… я никуда больше не пойду.
Он закрыл свое лицо руками, которыми облокотился об стол, и затих. Из-за потных ладоней доносилось хлюпание: то ли он пытался говорить, то ли плакал.
– Вы уж извините его, – второй мужчина наклонился к Андрею, краем глаза следя за своим товарищем, – не против, если я присяду?
Андрей резко обернулся к окну, но, не заметив ни Бегишева, ни Ады, и опомнившись, что его поведение может привлечь еще больше ненужного внимания, плавно повернул голову обратно. Один подвыпивший военный подозрительно смотрел на него, что заставило Андрея пригласить незваного гостя к столу.
– Меня зовут Радек Кропольски, а это мой друг Матиас Вуйчик, – сказал гость, протягивая руку и кивая на своего товарища.
– Меня зовут Питер Чалмерз…
– Да кто, кто ты-ы-ы?.. – Матиас раскрыл свое лицо и его губы вытянулись еще больше, словно он надрывался всей душой, требуя объяснения от Андрея.
– У него сейчас сложный период. Его бросила жена, а работа, которой он посвятил всю свою жизнь, утратила интерес для общества. Просто прекратила свое существование, – извинялся за своего друга Радек, но тот грозно посмотрел на него, не оценив заботы и чужих извинений за его поведение, которое он толком и не осознавал в данный момент. Его голова резко опустилась, повиснув на тонкой шее. – Он уже давно в таком состоянии, да и это место, наверно, он знает лучше, чем свой родной дом. А вы ведь действительно не из здешних мест?
– Э, да, я агент по недвижимости, – сказал Андрей, доставая электронные документы и протягивая их гостю.
Радек смущенно взглянул на них, но не притронулся, только тихо, подавшись слегка вперед, сказал Андрею:
– Вы лучше, мистер Чалмерз, с этим здесь особо не распространяйтесь. Сочту за незнание, ведь вы гость в Хартове, но именно в этом кафе обычно собираются патриотически настроенные люди, и тема переселения для них крайне больна.
Андрей убрал документы, посматривая на военных, что-то бурно обсуждавших через пару столиков от его, а также заметил, что люди иногда и вправду бросали на него странные взгляды, словно пытались определить волка в овечьей шкуре.
– Спасибо, мистер Кропольски, я учту впредь сей нюанс.
– О, просто Радек, – отмахнулся тот, оживившись.
Появилась официантка, принесшая кофе, смущенно посматривая на Матиаса, что-то сопевшего себе под нос.
– Что-нибудь еще? – спросила она.
– Нет, спасибо, – ответил Андрей.
– Мне, пожалуйста, то же, что и моему новоиспеченному товарищу, – поспешил Радек.
Официантка ушла, а Андрей остался наедине со своими новыми «друзьями».
– Что ж, Радек, очень приятно, зовите меня э-э… Питером, – он изобразил улыбку на своем лице, насколько смог, но Радека сейчас больше интересовало самочувствие Матиаса, который отмахивался от всякой попытки контакта с ним. – Так что же за работа была у твоего друга, Радек?
Тот отклонился на своем пуфике, делая выражение лица человека, готовящегося к трагичному повествованию. Оратор нашел своего слушателя.
– Матиас был профессором философии в нашем университете, – начал Радек, – ты, думаю, уж знаешь, у нас в Хартове один из лучших университетов в стране. Матиас размышлял на тему мышления машин. Он хотел создать разум, способный к сочувствию, как у человека. Ему не был присущ комплекс бога, как некоторые думают, нет, он хотел так понять и самого человека, ведь успех в его изысканиях означал бы факт того, что он понял его полностью. Сейчас машины выполняют функции, недоступные человеку, или же всего-навсего заменили его там, где угрозой ошибок является человеческий фактор. А что если бы машина делала выбор, основываясь на своем собственном моральном выборе?