Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия
Шрифт:
Чтобы оценить некоторые проблемы, связанные с выбранным Пинкером прокси, начнем с того, что представим себе мир, в котором все люди были заключены в физиологические или психические кандалы и таким образом лишены возможности совершать насильственные действия. Именно такой мир представляли себе великие авторы антиутопической фантастики ХХ века, такие как Евгений Замятин, Олдос Хаксли и Джордж Оруэлл. Стороннему наблюдателю такой мир покажется впечатляюще жестоким, в котором уровень насильственной смерти крайне низок. Более реалистичным представляется общество, в котором рабы-люди приобретаются и с ними обращаются жестоко - заковывают в кандалы, бьют плетьми, насилуют, унижают, подвергают социальной смерти - но при этом делают все возможное, чтобы они не умерли. В таких условиях живут сегодня 24,9 млн. человек, которые, по оценкам Международной организации труда, оказались в ловушке принудительного труда. Насилие, которое может привести к смерти, - это лишь один из многих видов поведения, которые
В "Лучших ангелах" семантическое сужение понятия "насилие" возникает потому, что Пинкер, в поисках прокси, решил связать насильственные действия с (мужской) генетической предрасположенностью, в данном случае с предрасположенностью, которая действует через схему ярости и другие органы насилия. Проблемы здесь очевидны. Например, любое объективное измерение боли и страданий приведет к выводу, что американская мясоперерабатывающая промышленность является жестокой. Однако, за исключением небольшого раздела, посвященного животным (465-73), определение насилия у Пинкера в основном ограничивается человеком. Кроме того, за исключением гибели людей на войне и пыток , его определение сводится к формам насилия, которые могут быть рассмотрены системой уголовного правосудия. Учитывая эту предвзятость, Пинкер определяет насилие по вектору, идущему от агрессора к жертве. Жертва в этом сценарии пассивна и невидима.
Теперь подумайте об этом очень внимательно: Почему мы должны принимать понимание насилия, основанное на схеме ярости агрессора, а не на болевых центрах жертвы? Насилие над животными в американской мясоперерабатывающей промышленности - это как раз тот случай, когда, хотя оно и является чрезвычайно жестоким, в нем, насколько мне известно, нет ни капли ярости. Перспектива, ориентированная на жертву, позволила бы нам рассмотреть микро- и макроагрессию, которая делает сегодняшний день жестоким для афроамериканцев и других групп меньшинств. Она также позволила бы увидеть формы медленного или структурного насилия, которое действует против бедных и бесправных. Как описал Роб Никсон, медленное насилие возникает, когда бедные страдают непропорционально сильно от того, что влияет на окружающую среду, например, от ядохимикатов, закисления океана и подъема воды. Оно "медленное", потому что последствия насилия сказываются не за несколько минут, а за годы или десятилетия, и поэтому не попадают на первые полосы газет и в статистику преступлений. Медленное насилие, в свою очередь, является компонентом более широкого поля структурного насилия, включающего насильственное перемещение населения, не слишком изощренные формы сексуального принуждения и постоянную социальную деградацию. Бедные, - как заметил Пол Фармер, - не только чаще страдают, но и чаще замалчивают свои страдания". Когда бедные умирают, эти смерти ничего не добавляют к количеству тел в таблицах Пинкера, потому что насилие, связанное с ними, такое как недоедание и перемещение, невидимо для определения насилия, которое произвольно ограничивается войной и преступностью. Перспектива, ориентированная на жертву, позволила бы нам учесть тот факт, что многие женщины подвергаются несмертельному насилию на рабочем месте и в других общественных местах. Я не утверждаю, что эти виды насилия обязательно возросли за последние столетие или два. Я утверждаю, что снижение уровня насильственной смерти со времен Средневековья или, тем более, с эпохи плейстоцена может показаться не столь значительным, если сравнивать с базовым уровнем устойчивых форм структурного насилия. Как бы ни была ужасна насильственная смерть, в конце концов, она переживается гораздо реже, чем рутинные травмы и унижения структурного насилия.
Если мы определяем насилие с точки зрения жертв, то адекватной мерой насилия будет квант боли и унижения жертв. Я легко могу представить себе возражение на это: боль и страдания в прошлых обществах не поддаются прямому измерению. Но и насилие тоже. Мы всегда вынуждены прибегать к косвенным показателям. В таком случае, почему бы не отдать предпочтение такому ориентированному на жертву косвенному показателю, как хронический стресс, который позволяет включить в уравнение структурное насилие? В археологической летописи хронический стресс может быть измерен косвенным образом с помощью показателей роста и повреждения твердых тканей суставов и зубов. В ХХ веке хронический стресс также можно измерить с помощью таких простых показателей, как продолжительность жизни, ожирение, сердечно-сосудистые заболевания и уровень опиоидной зависимости. Мы узнаем, что хронический стресс связан с бедностью и состоянием бесправия. Важно, что значение имеет не абсолютная, а относительная бедность. Как отметил в 1999 г. Амартия Сен, афроамериканцы в целом богаче, чем жители индийского штата Керала. Однако, по данным Сена, состояние здоровья афроамериканцев было хуже, чем у жителей штата Керала, что является следствием их относительной бедности. Если важна не абсолютная, а относительная бедность, то есть основания полагать, что за последние полтысячелетия структурное насилие усилилось.
А теперь перейдем, пожалуй, к самому главному вопросу: Почему важно, что насилие снизилось? То, что такое снижение, на первый
Многие аргументы в пользу прогресса оказываются идеями о прогрессе счастья. Но все эти аргументы, в том числе и аргументы Пинкера, не учитывают один из важнейших выводов последних десятилетий исследований в области психологии благополучия. Мы привыкли к тому миру, в котором живем, и наши меры счастья и удовлетворенности определяются параметрами возможного в настоящем времени. Наше субъективное благополучие привязано к заданной точке, определяемой нашими личностными характеристиками. События жизни - выигрыш в лотерею, травма в результате несчастного случая - приводят к тому, что ощущение счастья то усиливается, то ослабевает. Но своего рода психологическая резинка постоянно тянет нас обратно к заданной точке.
Вопреки косвенным предположениям Пинкера, субъективное благополучие не определяется периодическими переживаниями, такими как насилие. Хотя на него может постоянно влиять ряд структурных факторов, в том числе и структурное насилие, о котором говорилось выше, субъективное благополучие определяется в первую очередь привязанностью к семье, друзьям и вещам. Субъективное благополучие мужчины или женщины, живших, например, в плейстоцене, определялось бы опытом жизни в теплой, поддерживающей и вознаграждающей социальной среде, а не объективным состоянием бедности группы, опасностями ночи, эпизодическим насилием или сном на сырой земле. Черты личности, связанные с субъективным благополучием, не могли развиться, если бы люди в прошлом никогда не были счастливы, как нам хотелось бы верить в мрачное видение "Лучших ангелов".
Пинкер перепутал историю с биографией. Риторическим жестом большой силы он предлагает читателю представить себе жизнь, охватывающую века от Средневековья до наших дней, подобно иммигранту, покинувшему ужасы Третьего мира ради комфорта Америки. Но это призрачный аргумент. Целые группы населения, все их поколения, никогда не смогут получить такой опыт, потому что это происходит слишком медленно. В каждую эпоху люди выверяют свое ощущение благополучия в соответствии с условиями дня. Подумайте об этом так: через сто лет медицина, возможно, вылечит наш чих и наш зуд. Но если вашим правнукам не посчастливится пережить эти изменения в течение своей жизни, то отсутствие чиха и зуда не сделает их счастливее вас. Хотя история может рассказать о постоянных изменениях в человеческом обществе, технологиях и материальной культуре, субъективное благополучие исторически неизменно. Это важное замечание было высказано историком счастья Даррином МакМахоном. Этот тезис стоит оспорить, но если МакМахон прав, а Пинкер ошибается, то долгосрочные сдвиги в уровне насилия не могут оказать никакого влияния на совокупный уровень субъективного благополучия. Прошлое никогда не было долиной слез, и никакое снижение уровня насилия не принесет большего счастья.
Я за то, чтобы заниматься глубокой историей насилия. Однако эта история должна ставить во главу угла жертву, а не агрессора. С точки зрения жертвы, насилие - неизбежная черта человеческой жизни, даже если, как секс или еда, оно принимает различные формы. Глубоко вплетенное в отношения власти и господства, насилие долговечно и протеистично. Оно действует как на виду у всех, так и в закоулках человеческих отношений. В свете глубокой истории насилия мы обязаны осознавать его присутствие, распознавать его формы и находить способы борьбы с ним.
Глава 3. Пинкер и использование и злоупотребление статистикой при написании истории насилия
Даг Линдстрем
В книге "Лучшие ангелы нашей природы" Стивен Пинкер утверждает, что "насилие снижалось на протяжении длительных отрезков времени" и что мы, возможно, живем в "самую мирную эпоху за все время существования нашего вида". Без каких-либо дальнейших колебаний Пинкер также заявляет, что негосударственные общества были гораздо более жестокими, чем современные государственные, "даже в их самые раздираемые войной века". "Если прошлое - это чужая страна, то она шокирует своей жестокостью. Легко забыть, насколько опасной была жизнь раньше, насколько глубоко жестокость была вплетена в ткань повседневного существования". В подтверждение этих утверждений Пинкер приводит различные диаграммы и графики. Серьезный анализ долгосрочных изменений в распространенности насилия, безусловно, должен включать количественные данные, но то, как Пинкер использует статистику, весьма проблематично.