Темные изумрудные волны
Шрифт:
Она дала ему понять, что оценила, в свою очередь, все привлекательное, что было в нем. Хотя он даже не пытался — по понятным причинам — завладеть её вниманием и как-то понравиться. И смотрел он на неё только потому, что не мог не подчиниться её магнетическому взгляду.
Она сумела показать ему, что понимает его взгляды, обращенные к её улыбке, движениям рук, пожиманию плеч, к её груди под тонкой шелковой блузкой, к рукам, к маникюру на её ногтях.
И в этом общем разговоре она дала ему понять, верней, почувствовать, что у них может завязаться свой разговор,
Андрей ничуть не удивился, зная за собой эту особенность — постоянно кого-то покорять. В нём было обаяние, которое он не мог не пускать в ход, подчас бессознательно, притягивая к себе тех, кто ему совершенно не нужен.
… Он дал понять, что не готов к такому разговору. Чтобы не обидеть её, показал на часы, и слегка пожал плечами: мол, не получится, как ты себе это представляешь. Тинатин понимающе улыбнулась и с тихой грустью закончила свой рассказ следующими словами:
— … и тогда несчастная княгиня, осознав, что возлюбленный умер, вся отдала себя благочестивым заботам… Но еще долгое время она просыпалась по ночам, звала своего любимого, надеясь, что он когда-нибудь вернется…
Тут только Андрей понял, что рассказ был от начала до конца придуман ею. И потому было сбивчиво и невразумительно повествование, что продолжалась эта невидимая и такая откровенная игра, и неясно было, чем эта игра закончится. Он удивился тому, как виртуозно было всё сыграно. И еще удивился, что Катя, такая чуткая, не разгадала «по первым трём нотам» эту простую мелодию. Ему стало стыдно — так, будто он изменил ей. Потеряв терпение, силясь уловить смысл рассказанной истории, Катя поинтересовалась ехидно:
— Что же, в конце концов, она сделала такого благочестивого, эта княгиня, поражающая своим благородством и простотой? Помимо того, что намывала пол в сельской церквушке…
Тинатин задумалась. Сказано всё, что хотелось сказать, и выяснено всё, что хотелось выяснить. Но она быстро нашлась и сказала, как само собой разумеющееся:
— Княгиня позировала художникам при написании икон. В этом она видела служение добру… и таким образом… в общем… боролась со злом. С неё было написано множество икон, одну из них — «Анчисхатская богоматерь» — вы можете увидеть в… Гелатском монастыре.
Катя была окончательно сбита с толку. Она сказала:
— Странный способ борьбы… с тем, чего нет. Добро и зло — это умозрительные понятия. Своего рода управленческие категории. Они придуманы для манипулирования общественным сознанием. Как без «плюса» и «минуса» не может быть разности потенциалов, и, собственно, электричества, так без «добра» и «зла» не может быть общественного порядка. Сейчас об этом знает каждый школьник.
— Не знаю, — опустив глаза, проговорила Тинатин. — Всё может быть.
И, поднявшись, добавила:
— Что-то голова разболелась. Пойду прилягу, давно хотела…
Затканная звёздами темная ночь свисала над горами. Тихая прохлада, едва шевеля листву, скользила по отрогам и, поиграв журчащим ручейком, исчезала в зарослях папоротников, над которыми уже нависали беловатые хлопья тумана. Звезда соскочила с неба в расселину. Чуть слышно колыхались листья дикого каштана. Из глубины сада веяло тонким запахом пунцовых роз.
Когда они пришли в отведенную им спальню, Андрей, видя, что Катя чем-то озабочена, попытался отвлечь её от мыслей своей нежной и задушевной страстностью, и великолепным смирением любящего мужчины. Но она оставалась мрачной.
Надеясь навести её на более отрадные мысли, он стал вспоминать их прогулки по горам, к морю, сегодняшнюю прогулку на горную речку; говоря о сокровенном, не забывал о простых и милых подробностях.
Но её ответ был грустен и туманен.
— Вот я здесь, с тобой, а тебе нет до меня дела, — грустно проговорил Андрей. — Ты занята мыслью, которой я не знаю. Но я-то существую на свете, а мысль — это ничто.
— Мысль — ничто? Ты думаешь? Мысль делает счастливым и несчастным; мыслью живут, от мысли умирают. Ну да, я думаю…
— Открой, Катенька, страшную тайну: о чем?
— Зачем спрашивать? Зачем мы что-то затеваем, если сейчас, в лучшую пору любви, приобретают значение другие человеческие связи, которые мы вообще не должны замечать сквозь мираж неповторимых ощущений?
— Не понимаю, ты кого-то встретила…
— … что же будет дальше? — продолжила она, не обращая внимания на его реплику. — Но я тебя не упрекаю. Это типично мужская черта. Я не хочу смотреть в глубь пропасти глухой, ни рисовать небес сверкающие своды. Если я принимаю тебя таким, какой ты есть, то наряду с твоими привлекательными чертами, должна принять и те, которые… мне не очень нравятся.
Андрей решил перевести всё в шутку.
— Давай, чего уж там — вали всё в одну кучу. Всяк сиротку обидит.
Катя не услышала его шутливый тон.
— Ты сам, кого хочешь, обидишь. Ты как-то по-особенному смотрел на Тинатин.
— Даже не помню, как она выглядит…
С невероятной отчетливостью он вспомнил глаза Тинатин, и её грустную улыбку.
— …, и, пожалуйста, давай прекратим этот разговор. Как будто мы уже в том возрасте, когда люди начинают думать, что общение с противоположным полом необходимо тем, у кого не хватает фантазии.
И Андрей вдруг испытал какое-то странное удовлетворение, отрекаясь от Тинатин, которая, хоть и была ему безразлична, но всё же чем-то дорога. Уже не в первый раз он отметил, что, вспоминая Катю — когда её не было рядом — у него никогда не получалось воссоздать в памяти её лицо. Она была красива той неуловимой красотой, которая всё время выглядит по-разному. Как будто ускользала от него, чтобы появиться вновь, не разочаровав.
— Никогда не знаешь, что тебя ждёт; ничего не предусмотришь заранее, — заговорила она как бы сама с собой. — Когда-то я легкомысленно ко всему относилась. Знакомилась со многими, всем чего-то обещала, а уходила гулять с тем, кто первый в этот вечер позвонит. Теперь я дождалась ассиметричный ответ.