Темные изумрудные волны
Шрифт:
Спустилась я с холма, пошла домой
Я наслаждаюсь облегченьем
Несу я тяжесть мысли чумовой.
Аптека. Улица. Фонарь.
Пришла домой, и всё забыла
Сижу, балда, смотрю на календарь
Часы показывают день. Уныло.
Уверенно сажусь писать за стол
По-трудовому просто и обычно
Немеренно тружусь, как ледокол
Строка рождается натужно и вторично.
Пишу я от балды, от фонаря
Тетрадка от стихов отяжелела
Да, посидела я не зря
Потрясена собой. Офонарела.
Теперь как это будет называться?
Нет
Снова ментальная мастурбация,
Интеллектуальный онанизм.
Бросаю так. Я на название забила.
Дойдет до деревянных до умов.
И чудаки из Нижнего Тагила
Придя с полей, вернувшись от коров,
Тот стих, что я намолотила
Поймут без лишних геморров
Поэзия, звучи хоть как ни глухо,
Дойдёт до зада, если не до слуха.
От захлёбывающегося хохота Андрей чуть не свалился под стол. Наклонившись, согнувшись вдвое, он держался за живот, стараясь при этом удержать равновесие и не упасть со стула. Наконец, он выпрямился, и, вытерев слезы салфеткой, посмотрел на Катю. Она была абсолютно серьезна, и смотрела на него мягким, ласкающим взглядом.
Андрей потянулся за бокалом и тут заметил, что за их столиком находится посторонний.
Широкоплечий парень с квадратной физиономией и нехорошим взглядом уселся напротив. Откуда он взялся, и что ему нужно? Отпив глоток, Андрей заметил, что остальные посетители нет-нет, бросали в их сторону какие-то странные взгляды, бурно жестикулируя при этом, а что-то говорили на своём языке.
— Откуда сами? — спросил незнакомец.
— А что за сани… — сказал Андрей машинально.
— Откуда приехали?
— Ты кто? — переспросил Андрей с любопытством естествоиспытателя.
Незнакомец побагровел и чуть подался вперед.
— Я — Леван, житель Сухуми. А ты кто такой?
Многие посетители уже неотрывно следили за происходившим диалогом.
— Послушай, Леван. Чем обязан, какие-то проблемы?
— Проблемы могут быть только у тебя. Ты в гостях, сиди ровно, и не вы…вайся.
— А ты здесь дежурный по республике? Я уже отметился, у кого нужно. И мне сказали, что этого достаточно.
— Ну, ты погнал, понторез залётный.
— Я у себя дома, приятель, — перебил его Андрей.
К столику подошёл ещё один парень, постукивая кулаками друг о друга, он был похож на Рэмбо перед боем. Леван стукнул по столу так, что подпрыгнула посуда, и взревел:
— Твой дом — Москва, чатлах!
«Рэмбо» пояснил немного более дружелюбно, что необходимо «оказать уважение».
— Не понимаю вашего навоза здешнего, вам, что ли, налить, — уточнил Андрей.
Тут подошли ещё несколько человек. Вперёд выступил один, с правильным, словно высеченным из камня, лицом, стоя в расслабленной йоговской позе, он что-то быстро заговорил, обращаясь к Левану. Тот поднялся с тяжеловесной медлительностью трогающегося тепловоза, и в ответ сказал что-то резкое. Завязался ожесточённый спор на незнакомом языке вперемешку с русскими словами. Ясно было только то, что некий Гиви подошёл, чтобы заступиться за гостей, а Леван требует каких-то знаков уважения.
Уже добрая половина посетителей кафе поднялась со своих мест. Эпицентр словесного турнира переместился в центр зала. Уже никто не показывал в сторону дальнего столика, про «залётных» гостей забыли, смелый порыв вознёс участников из простого застольного разбирательства «ты меня уважаешь?» в разрежённую атмосферу высоких материй — политика, межнациональные взаимоотношения, история родного края. Голоса ударились о голоса. Среди иноязычного шума можно было различить отдельные слова, произнесённые по-русски: Москва, Грузия, Сухуми, НАТО, ишак, русские мафиозники, поменять лица, ара, чурка курносая, я твою маму пёр. Андрей и Катя, — случайные посетители, заглянувшие перекусить, впутались в сложное переплетение жизней, совести, и страстей сухумских жителей.
Наблюдая за перебранкой, Андрей прикидывал в уме ходы отступления. До выхода слишком далеко. Вдвоём не убежать — это точно. Катя, как ни в чем не бывало, продолжала потягивать вино. Она наблюдала за происходившим с интересом спортивного арбитра.
Тем временем разговор перешел на более беспокойную тему. Всё больше звучало нецензурной брани, которую, судя по всему, местные позаимствовали у русских. То были названия половых органов с прилагательными, обозначавшими принадлежность к различным видам животных, грубый фекально-генитальный юмор.
Беседа ширилась. Уже все посетители кафе вскочили со своих мест. И если сначала все стояли одной толпой, то постепенно общая масса людей разделилась на два враждующих лагеря. Как-то само собой получилось, что сторонники Гиви оказались по одну сторону, сторонники Левана — по другую. Силы оказались примерно одинаковыми. Жужжащий гул навис над спорщиками. Точку кипения преодолели очень быстро. Кто-то кого-то толкнул, кто-то кого-то задел. Кто-то как бы нехотя вынул из-за пояса нож и начал им размахивать. Кто-то в кого-то запустил бутылку. Кто-то кому-то не уступил дорогу. Задерживающие центры отказали, и люди показали, на что они способны.
Завязалась драка. Вот один колотил другого головой о стол. Вот ещё один, повалив другого на пол, силился набить противнику рот полотенцами.
Всё смешалось в один клубок. Звенела посуда, трещала мебель, хлёсткие удары взрезали застоявшийся воздух. Мелькали кулаки, ножи, кастеты. Летели кувшины, бутылки, стулья. Вместе со скатертями сыпалась на пол сервировка. Под ногами хрустело битое стекло и фаянс. Валялось мясо, овощи, лаваш. На раскалённой жаровне вместе с люля-кебабом шипела бейсболка. В расплавленном жиру пузырился кроссовок. Суконные скатерти путались в ногах.
Примерно рассчитав, кого в какую сторону толкнуть, чтобы пробраться к выходу, Андрей взял Катю за руку, и повел её среди сцепившихся противников.
— Сиди, Москва, на месте! — раздался откуда-то голос Левана.
— Обождите, ребята! — налетая на него, добавил Гиви.
И они, вцепившись друг другу в горла, повалились на стол.
Пришлось ретироваться в свой угол. Андрей был относительно спокоен. Судя по технике боя, применяемой сторонами, в углу какое-то время можно было бы обороняться от этих ребят — если сюда кто-то сунется — даже если их будет несколько.