Темные воды Тибра
Шрифт:
– Ладно, не буду. – Раб охотно встал, отряхивая тунику. – А на спрошенное отвечу – я следил за твоей жизнью и, пока ты барахтался в мелкой грязи интриг на форуме и в бездарных комициях, я не хотел к тебе приближаться. Какая польза была в том, чтобы стать рабом нищего аристократа?
Сулла весело рассмеялся.
– Негодяй!
– Клянусь волосами Минервы – несправедливое обвинение. Вряд ли тебе было бы легче вести свои дела, извести я тебя о собственном существовании.
Сулла продолжал смеяться.
– Могу поспорить, я угадаю, когда ты впервые решил предстать передо мной.
– Угадай.
– В тот месяц, когда мне поручили квестуру в армии Мария и я занялся подготовкой свежей кавалерии для него.
Гость уважительно кивнул, оценив проницательность своего господина.
– Это уже было похоже на начало блестящей карьеры. Я попробовал проникнуть в твое окружение, но натолкнулся на этого молчаливого и слишком преданного негодяя.
– Марка Карму?
– Да, твоего секретаря. Ты можешь по праву гордиться, ты подобрал себе великолепного работника.
– Какая-то непонятная ирония звучит в твоем голосе. Что ты хочешь сказать?
– Я только хочу сказать, что мне стоило гигантских трудов убедить его допустить меня к разговору с тобой. Я притворялся и твоим родственником, и югуртинским лазутчиком, и еще Юпитер знает кем.
– Он снизошел?
– Снизошел, и я уже был в двух шагах от твоего бальнеума, когда вдруг ты затеял эту омерзительную…
– Омерзительную?
– По-моему, так восхитительную комедию, все было бы замечательно. Я рыдал от счастья, стоя с арфистками за занавесом, я молился своему маленькому жестокому божку за то, что он дал мне возможность не ошибиться в тебе. Но тут…
– Что тут?
Раб вытер искренние слезы краем хитона.
– Будто ты не помнишь – скачка. Бешеная скачка в Остию. Я еле успел, умолив твоего железного секретаря пустить меня на корабль.
Сулла в продолжение этой расцвеченной рыданиями, ужимками и деланым смехом речи откровенно веселился.
– Почему же ты не подошел ко мне во время плавания, времени было достаточно.
– Как я мог подойти, когда я не мог ходить! И потом, разве возможен серьезный разговор на корабле, там столько свидетелей и такие тонкие стенки?
– Это верно.
– Но и там я получил радость, огромную радость, если признаться.
– Что ты имеешь в виду?
Гость закатил глаза и сладострастно покачал головой.
– Сцена гадания. Я стоял в толпе гаруспиков и авгуров, среди этих бесконечных священных кур, и восторженно, с наслаждением следил, как ты управляешься с одуревшей от нелепого страха толпой суеверных идиотов. В самом деле, можно ли ставить успех громадной экспедиции, транспортировку целой армии в зависимость от того, насколько налита кровью печень безмозглой птицы.
Квестор вдруг помрачнел, он слегка склонил голову набок, он всегда так делал, когда переставал до конца понимать своего собеседника.
– Слишком смелые речи, раб.
Поняв, что голос военачальника звучит серьезно, раб сморщился и скорбно вздохнул.
– Извини, если задел какие-то особенно римские чувства в твоей душе.
– Слишком смелые речи, раб!
– Еще буквально несколько слов. И я умолкну. Может быть, на время, будет твоя воля – навсегда.
– Произнеси свои несколько слов.
Вдруг раб яростно, животными, собачьими движениями стал расчесывать себе шею.
– Когда мы высадились в Цирте…
– Продолжай.
– …я снова бросился к Марку, потрясенный до глубины души видением твоего образа, извини, что льщу так грубо, у меня нет времени для более тонких приемов. Так вот, я попросил его: ну теперь-то наконец приведи меня к нему, к Луцию Корнелию Сулле, квестору консульской армии. Знаешь, что он мне предложил?
– Взять меч, коня и следовать за мной?
– Да.
– И что ты сделал?
– Я продал тут же полученного коня, меч и пошел в портовый лупанарий вышибалой.
– Почему ты не пошел в бой со мной?
– Там я мог погибнуть, как и ты. Но даже не это самое важное. Самое важное, что в той экспедиции не было никакого смысла. Для тебя, для Луция Корнелия Суллы. Одерживая победу, ты ничего не выигрывал для себя. Вся польза доставалась римскому народу и Гаю Марию.
– Ты говоришь так, как будто ты…
– Нет, не спеши, я не предатель, не враг, я очарован идеей твоей великой судьбы, твоего ослепительного восхождения, и когда ты начинаешь делать ходы неправильные, ненужные, я теряю интерес к тебе.
Взяв в руки кувшин, принесенный Метробием, Сулла поискал глазами чашу, она стояла на дальнем конце стола. Гость понял желание своего нового господина и, мгновенно сорвавшись с места, бросился за чашей. Он поднес чашу Сулле, взял из его рук кувшин и сам бережно и аккуратно налил вино.
Сулла рассеянно отхлебнул.
– В твоих словах мелькают отдельные, как бы не связанные между собой мысли. Иногда они банальны, иногда они служат доказательством того, что последние годы ты провел в компаниях, далеких от сливок общества…
– Просто ты не слишком долго беседуешь со мной, ты еще не привык. Стоит тебе пообщаться со мною подольше, и ты признаешь, что я мыслю не менее последовательно, чем сам Аристотель.
– Ты хам.
– Хам, хам, – охотно признался собеседник Суллы, – как всякий раб. От меня глупо было бы ждать чего-то другого – только угодливость перед сильными мира сего, надменность и даже лютую жестокость по отношению к тем, кого судьба бросила – пусть на миг – к моим ногам.
Квестор допил вино.