Темные времена
Шрифт:
Оставшиеся в живых фейри отступили назад, остановились у самой черты, теперь навечно отделяющей Аббатство от остального мира – мрачное в своем одиночестве и скрывающее теперь еще больше тайн.
– Ты получил, что хотел, – тихо произнес Вечерняя Звезда и скривился: левая рука висела плетью, почерневшая, словно обугленная. – Наслаждайся могуществом, которое отныне бесполезно для тебя.
* * *
– Я даже и не сомневался, – хохотнул Ролло, стоило только Хесу замолкнуть. – Если где катастрофа, так и
Охотник метнул на оборотня испепеляющий взгляд, и Ролло на мгновение стало не до насмешек – правый рукав задымился и начал тлеть. Баггейн с возмущенным шипением поспешил прихлопнуть рукой начинающееся возгорание.
– Откуда это Аббатство вообще взялось? – подал голос Исэйас, только рассказ Хеса перерос в перепалку друзей.
Охотнику следовало бы идти не в Гильдию, а в менестрели – отбоя бы от восторженных слушателей бы не было.
– Любой мир создается из пустоты, – скосился на него Хес, все еще не убравший колючек, обиженный на замечание Ролло. – Но сколь бы совершенным ни было это творение, в нем всегда остается изъян – крохотная точка, пуповина, которая и связывает его с Междумирьем. И именно она и является самым слабым и уязвимым местом, потому что сквозь нее в любой мир сочится враждебная сила. И чем сильнее поток, чем больше тех, кто может ее использовать, тем слабее границы, и тем легче сквозь них проникнуть тем, кого мы зовем Иными, а вы – Тварями. То, с чем сейчас приходится бороться охотникам – лишь слабейшие из них, бестелесные существа, которые, при проходе сквозь оболочку мира, обретают плоть и кровь. А вот то, что мы видели тогда у архиепископа – вот эта сущность куда страшнее и опаснее. А уж если они получили доступ сюда, значит, дело совсем плохо: кто-то сознательно расширяет прореху, позволяя Иным проникнуть в наш мир.
– И этот кто-то должен находиться в Обители? – уточнил послушник.
– Он и не уходил оттуда с того самого дня, – парнишка с изумлением заметил, что пальцы охотника нервно дрогнули. – Семеро наблюдателей во главе с Аенеасом так и остались там, не в силах покинуть зачарованных стен: их строили фейри в стремлении защитить этот мир и вложили в древнее Аббатство всю доступную им силу. Но сейчас этот последний рубеж слабеет – с приходом безумного хранителя, одержимого желанием перекроить мир, враждебные сущности хлынули сюда, и ничто не может их сдержать. И Неблагие, и Благие фейри выставили кордоны, пока еще успешно отбивая нападение за нападением, но это ненадолго. Чем быстрее погибает этот мир, тем слабее становимся и мы.
– Значит, нам нужно пройти сквозь земли фейри, озлобленных на тебя и жаждущих разорвать в клочки, миновать защиту Обители, избежать знакомства с челюстями Иных и поговорить по душам с безумным фанатиком, наделенным огромной силой? – загибая пальцы, перечислил Исэйас и вопросительно глянул на Хеса.
Мужчина кисло кивнул, не найдя слов для того, чтобы возразить.
– А что, – хмыкнул Ролло и довольно потянулся, – скучно нам точно не будет!
* * *
Деа уже почти час возилась с его спиной, располосованной когтями Твари-крылатки, как назвали их охотники. Он не ощущал того, как она ловко орудовала кривой иглой, аккуратно стягивала края ран шелковыми нитями, но действие средства, которое остановило кровотечение и лишило его чувствительности, постепенно сходило на нет. И, к счастью, тогда, когда боль вгрызлась в измученное тело, девушка затянула последний узел на тугих повязках, сполоснула руки в емкости с теплой водой и устало опустилась на широкую скамью рядом с кузнецом.
Городская ратуша стала лечебницей. Сюда со всего города сводили и свозили пострадавших от первого нападения Тварей: полуслепых от боли, испуга и горя – почти каждый из этих людей сегодня ночью потерял кого-то. Альв уже успел насмотреться на оторванные конечности, жуткие багровые раны, истекающих кровью людей, стонущих и молящих о помощи. И совершенно не понимал, как обе знахарки – Деа и Антхеа, – оставались совершенно спокойными и невозмутимыми, успевали не только оказывать помощь, но и покрикивать на вольных и невольных помощников.
– К этому привыкаешь, – помниться, бросила, пробегая, Деа, когда он опустил на пол бледную, без единой кровинки на лице, женщину с рваной раной на животе. Несчастная металась в бреду и звала сына, которого Альв нашел совсем рядом, растерзанного в клочья. – Когда желание помочь им больше, чем необходимость выглядеть сочувствующим, начинаешь заниматься делами, а не просто стенать над чужой болью, тем самым только оттягивая внимание на себя.
– Это и есть настоящее сострадание, – кивнула Антхеа и вновь исчезла в соседнем помещении, гораздо меньшем, но почти полностью изолированном.
Там находились раненные охотники. Альв поражался тому, какая могучая воля к жизни таилась в этих людях: они, даже будучи смертельно раненными, продолжали цепляться за этот мир и только ради того, чтобы сражаться. И стоило только Антхеа немного привести тех, кого еще можно было спасти, в чувство, как они, не слушая знахарку, уходили туда, где сцепились с Тварями в схватке их связки, их товарищи. Уходили и, как правило, уже не возвращались.
В отличие от изуродованных тел горожан и беженцев из окрестных городков и деревень, на чей район и пришелся основной удар первой волны Тварей, которые свозили на центральную площадь, где уже несколько часов полыхал, не затухая, огромный погребальный костер, погибших охотников отправляли в Гильдию. Что происходило дальше, кузнец не знал. Да и, наверное, не хотел знать: нет разницы, ибо биение жизни в этих людях затухало навсегда.
На улице начинало светать, и Альву даже показалось, что стоит солнечному свету коснуться стен Альфонзула и крыш домов, как все ужасы прошедшей ночи сгинут прочь, исчезнут, как кошмары поутру. Но кто-то насмешливый в его разуме только презрительно хмыкнул на робкую, неподвластную сознанию надежду: туман опустился на оплакивающий потери город. Густой, белесый и пахнущий смертью, потому что Твари не исчезли с приходом дня. Прятались в серой дымке под самыми стенами города, мелькали почти незаметными тенями.
Альв поднял руку и поморщился от боли, стрельнувшей по всему телу. И только потом заметил, что Деа так и заснула – сидя, склонив голову на подставленные ладони. Кузнец тихонько коснулся ее плеча, девушка заполошно вскинулась, и ему пришлось ее успокаивать. Впрочем, молодая знахарка почти сразу повалилась на расстеленный на лавке плащ, завернулась в него и тут же провалилась в сон.
Брат Торгес, так хорошо показавший себя в сражении с Тварями, до сих пор так и не пришел в себя, но Антхеа уверяла, что опасности для жизни нет. Просто клирик для того, чтобы использовать столь эффективные против иных существ заклинания, брал силу из своей духовной оболочки, что и привело к полному истощению. Несмотря на особую неприязнь к Святому Ордену, Альв искренне переживал за молодого парня, не отступившего перед лицом опасности.