Темный ангел
Шрифт:
– Почему вы расстались? – Векстон замедлил шаг. – И почему это правильный поступок?
– Я не любила Мальчика, – отрезала Джейн. Она зашагала быстрее.
– И любила Окленда, так?
Джейн остановилась, обернулась к Векстону:
– Я этого не сказала.
– Нет. – Векстон тоже остановился. – Ты сказала: «Были близки». Но «близость» не ахти какое слово, слишком вялое. «Любовь» – гораздо лучше. Могло быть. Должно быть. Только бы люди употребляли его по назначению. – Он взглянул в лицо Джейн, и что-то в ее глазах заставило его раскаяться в своей прямоте. – Извини меня. Я явно переступаю английские рамки. Со мной такое бывает – Стини
Он хотел взять Джейн под руку. Джейн строго выставила локоть в его сторону. Поднимаясь по ступенькам, она шагала, демонстративно не опираясь на предложенную руку, дергая ногами, как марионетка: шаг-два-три. Она нарочно не смотрела на Векстона. «Я не обязана терпеть этого американца и его дурацкие вопросы», – говорила она себе.
Посреди ее внутреннего монолога они вышли на площадку для прогулок. Светили газовые фонари, и они вошли в круг бледного голубоватого света. Джейн огляделась вокруг, посмотрела на свои ноги в грубых армейских ботинках. Она взглянула на круг света и на тень за пределами этого круга, увидела себя словно бы посреди островка, изолированного от всего мира истинно английскими манерами. Ее круг, ее рамки, но Векстону удалось пересечь эту черту. Теперь он стоял рядом, плечом к плечу c ней, в одном и том же круге света. Джейн перевела взгляд на его ботинки. Такая же грубая солдатская обувь с прилипшим мокрым песком, только невероятного, огромного размера. Порванные шнурки были наново связаны узелками.
– Не извиняйся, не стоит. – Джейн открыто посмотрела на него. – Это я должна извиниться перед тобой. Какой смысл притворяться? Хотя меня и учили этому с самого детства, сколько себя помню. Так и притворяюсь всю жизнь, никогда открыто не могла сказать, что на душе. Но теперь у нас здесь слишком мало времени, и мы не имеем права тратить его попусту на всякие околичности. А ты прав, так тебе и откроюсь. Близки – слишком невыразительное слово, как ты сказал. Мы с Оклендом не были близки – я любила его все эти годы. А теперь он мертв. Вот и все. Пожалуйста, только не надо утешать меня и соболезновать – я этого не переношу. Ты сейчас в душе, наверное, посмеиваешься надо мной?..
– С чего мне смеяться над тобой?
– Ты посмотри, только посмотри на меня! – взорвалась Джейн. Она вцепилась в шинель Векстона и повернула его так, что свет уличного фонаря падал прямо на нее. – Я заурядная. Во мне нет ничего выдающегося, хоть как-то заметного. Даже уродство – и то не бросается в глаза. Я всю жизнь была серой. Невидной. Окленд меня не замечал, я это знала и все равно любила его. Все эти годы. Любила тупо, покорно и безнадежно. Я презирала себя за это. Если он только узнал – хотя это едва ли имело бы для него какое-нибудь значение. Он был бы только смущен. Я сама готова сквозь землю провалиться. И все же я хотела, чтобы он узнал, чтобы у меня хватило смелости открыться ему… – Джейн внезапно закашлялась. Ее взгляд, еще секунду назад пронзавший Векстона, вдруг смешался, словно внутри ее что-то порвалось. Джейн вытерла щеки и нос тыльной стороной ладони.
Встретившись взглядом с Векстоном, она снова
– Извини, – сипло пробормотала она, – мне пора. Сама не знаю, чего меня понесло. Стоит только слово сказать, и уже болтаю без удержу. Знаешь, я никому об этом прежде не говорила. Наверное, это все из-за усталости. Пробыла всю ночь на дежурстве…
– Все в порядке. Нет – платок можешь оставить себе. – Векстон переминался с ноги на ногу, будто хотел что-то предложить. Он вертел в руке свой фонарь. – Давай выпьем по чашке какао? – Он кивнул в сторону кафе, где играл аккордеон. – У тебя есть еще немного времени?
Они вошли в кафе, сели за столик возле запотевшего окна. В кафе было натоплено. Векстон покосился на пышущую жаром печку и снял шинель.
Он заказал две чашки какао. Джейн задумчиво помешивала какао ложечкой, не поднимая глаз. «Наверное, – думала она, – у меня все лицо взялось краской от смущения». Ей и самой не верилось, что она решилась выговориться. Но Векстон невозмутимо пил какао. Кафе оказалось уютным и теплым, и у Джейн отлегло от сердца. «И правильно сделала», – решила она, а вслух произнесла:
– Я сегодня встречаюсь с Мальчиком.
– В самом деле? Веди его сюда, – отсутствующим тоном сказал Векстон. Он рисовал пальцем на запотевшем стекле – сначала птицу, затем человека, потом лодку.
– Я писал стихи о любви, – вдруг признался он. – Там, где ты меня увидела. Но у меня ничего не вышло. И еще ни разу не вышло ничего толкового, как ни старался. Как-то слова не складываются.
Он вытащил блокнот из кармана, открыл страницу, испещренную написанными и зачеркнутыми словами, вырвал листок, скомкал, подошел к печке и, подняв заслонку, швырнул бумагу в огонь. Затем вернулся на место.
Джейн положила ложечку. «Похоже, меня испытывают», – подумала она.
– О любви? – осторожно произнесла она. – Ты сказал, что поэма о Стини?
– Именно. Я люблю Стини. – Положив руки на стол, он уперся подбородком в кулаки и меланхолично посмотрел на Джейн. – Ты разве не знала?
– Пока что нет, не знала.
– А я думал, догадываешься.
«Вот это уже явная неправда», – подумала Джейн. Ни о чем таком она, конечно же, не могла догадываться.
– У нас все было в открытую. По-моему, все уже об этом знали. А затем я приехал сюда, чтобы лучше осмыслить наши чувства и все такое. Я и прежде влюблялся, но никогда так серьезно. Мое чувство причиняло мне страдания. Думал, окажись я здесь, все прекратится, но стало еще хуже. Вот и пытаюсь писать об этом стихи, но что-то не выходит. Пишу о войне – и снова мимо. Чем больше событий проходит у меня перед глазами, тем меньше я в них понимаю. – Он внезапно запнулся и с наигранным удивлением уставился на Джейн: – О, я тебя шокирую, – произнес он, как будто только сейчас это заметил.
Джейн хотелось прибегнуть к своему обычному способу защиты – закрыть лицо ладонями. Она вспыхнула, румянец смущения разлился по щекам. Все верно, Векстон был прав, она была шокирована. Но на дворе стоял 1916 год. Ей в то время исполнилось двадцать восемь лет. До восемнадцати она вообще ничего не знала о физической стороне любви, тем более о гомосексуальной. Об этом говорилось только как о противоестественном влечении и еще более противоестественных актах. Ее познания в физиологии ограничивались анатомическими атласами с библиотечной полки госпиталя. Открыв на этой странице, Джейн тотчас же смущенно ставила атлас на место.