Темный ангел
Шрифт:
После возвращения в Винтеркомб Окленда разместили в большой комнате для гостей, ибо было признано, что его старая спальня на втором этаже слишком мала и отдалена. Эта комната выходила окнами на южную сторону, и из эркера окна были видны сад, озеро и парк.
Окленд, когда вошла Констанца, располагался в кресле на колесиках в нише этого эркера. Он был вымыт, выбрит и переодет – Джейн настаивала, чтобы он всегда был прибран. Тонкие кисти рук лежали на подлокотниках кресла. Худое строгое лицо было повернуто к окну. Свет падал под углом, и ореол волос лучился вокруг головы.
Констанца не поздоровалась с ним. Она взяла стул и села прямо напротив него, спиной к окну. Убедившись,
– Какая панорама, – начала она. – Открывается вид и на лес, и на озеро. Видна даже березовая роща. Там, как ты знаешь, Мальчик и покончил с собой. Это был не несчастный случай. Он вышиб себе мозги одним из своих «парди». Фредди и Стини сами все видели. Прежде чем он это сделал, Мальчик во всем признался Стини. Он рассказал ему, что убил моего отца. Я знала, что это неправда. Я думаю, хотя могу и ошибаться, что ты тоже это знаешь, Окленд.
Констанца села. Она присмотрелась к Окленду. Его лицо и руки оставались неподвижными; взгляд был устремлен в окно. Констанца была слегка разочарована.
– Ты меня слышишь, Окленд? Не сомневаюсь, что да. Почему ты стараешься спрятаться от меня? Почему закрываешься? У тебя ничего не получится. Мы слишком близки. Я знаю тебя, Окленд. Что бы ты ни делал, где бы ты ни был – я все видела. Я вижу тебя до глубины души. Я слышу твои мысли. Я смотрю твои сны. Ты не можешь спрятаться от меня, как и я от тебя. И если ты сделал что-то плохое или видел что-то плохое, я тоже! Я знаю, каково это – хотеть умереть. Пожалуйста, расскажи мне, Окленд, что случилось с тобой на войне? Или это произошло гораздо раньше и тебя снедает чувство вины? Я думаю, вина может так сказываться. Ох, Окленд, прошу, расскажи. Я так жду этого…
Констанца прервалась. Она ждала, перебарывая дрожь в руках. Тишина в комнате сгущалась. Окленд продолжал оставаться неподвижным.
– Неужели ты хоть раз не можешь посмотреть на меня? Я знаю, ты хочешь на меня глянуть, – сказала Констанца и, поскольку Окленд не пошевелился, вздохнула. Поднявшись, она стала вынимать заколки из волос. – Очень хорошо, – понизив голос, сказала она. – Ну и пусть. Я не собираюсь сдаваться. Смотри, Окленд, и слушай. Я покажу тебе себя. Я хочу убедиться, в самом ли деле ты мертв.
Она встряхнула головой, и волна волос хлынула ей на плечи. Затем медленно и аккуратно, словно была одна в комнате, она стала расстегивать пуговички платья. Распятие, один из подарков Штерна, которое в силу какой-то прихоти нерелигиозный муж преподнес своей нерелигиозной жене, скользнуло ей в ложбинку груди. Констанца прижала его ладонью к голой коже. Она слегка поежилась.
– Теперь я совсем одна. Никто меня не видит. Никто на меня не смотрит. Терпеть не могу, когда на меня смотрят. Так хорошо быть в тишине и секретничать сама с собой. Ты знаешь, порой мне грустно врать и вести себя так, словно на меня смотрит весь мир. Но когда приходится, я так и поступаю, вот что я делаю. Я вхожу сюда. Вхожу в этот маленький круг. А, вот я его и вижу! Вот он.
Вытянув носок, она провела им по полу небольшую дугу.
– Понимаешь, Окленд? Невидимый круг. Но ты-то его видишь. И я. А больше никто. Круг со стенами из стекла. Они очень прочные. Никто не может проникнуть к нам сюда, а когда мы за ними, то можем делать все, что угодно. Показать тебе, что мы будем делать? Мы прогоним тьму.
Теперь Констанца была уверена, что Окленд видит: она почти физически ощущала, как его взгляд касается ее кожи.
– Слушай, – сказала она, – я хочу рассказать тебе историю о Констанце и о ее любовнике. Его имя было Окленд. Он был единственным, которого она когда-либо любила и когда-либо хотела. Вот он был каков: он был ее врагом и ее другом, ее братом и ее доверенным. Какую из историй ты хочешь услышать? Их так много, есть,
Констанца остановилась. Она издала слабый стон. Она плотно обхватила себя руками.
– И так продолжалось и продолжалось, год за годом, целое столетие. Расстаться было невыносимо, ибо казалось, что умираешь. Но не так давно случилось нечто ужасное. Как-то ночью он пришел к ней в комнату. Он взял ее на руки и сказал, что вернулся из мертвых. Он рассказал ей, что значит пересечь эту границу. Это было такой тайной! Он раскрыл рубашку и показал ей рану, которую получил прямо под сердце. Затем он сделал колечко из своих волос, своих светлых волос, и надел его на палец с обручальным кольцом. Она стала его суженой и его же вдовой. Понимаешь, она знала, что ему придется покинуть ее. И он в самом деле ушел. Он оставался с ней всю эту долгую ночь и затем ушел… когда настало утро. Это ты ушел.
Констанца вскинула голову. Она открыла глаза и в упор уставилась на Окленда.
– Ты ушел. Ты оставил меня. Я думала, что ты никогда не вернешься. Я думала, что это конец, моя кара и мой приговор: всегда быть одной. – Она помолчала. – И если так, мне придется искать свой путь, чтобы выжить. Я не умерла – не в прямом смысле слова, но должна была обрести уверенность – навсегда ли ты ушел или еще вернешься. Ты так и будешь сидеть? Я хочу коснуться тебя.
Окончив свой рассказ, Констанца встала. Ноги у нее подкашивались, комната перед ней вращалась. Она сделала шаг вперед, еще один. Склонившись к нему, она вгляделась Окленду в глаза. Она расстегнула воротник его рубашки, и ее ручка скользнула туда. Она уже была знакома с этим шрамом; она прижала к нему ладонь.
«Вот чего я хотела: стать волшебницей, –написала она. – Я хотела стать для Окленда его Цирцеей. Поэтому я и рассказала ему историю нашей любви и предстала перед ним обнаженной. Если его не тронут мои слова, то он увидит мое тело. Мужчины таковы. Думаю, им нравится моя кожа и мои рассказы.
Мои губы были так близки к его, что почти касались их. Окленд не был так уж мертв – это я увидела. Я могла коснуться его, чтобы убедиться в этом, – и мне этого слишком хотелось, но я сдержалась. Я решила, что он должен подать мне какой-то знак, и в конце концов он это сделал.
Он поднял руку. Я подумала, что он хочет коснуться моей груди. Но он прикоснулся к крестику, который подарил мне Монтегю. Его ладонь прошлась по моей коже. Он плотно сжал крестик в руке. Думаю, он чувствовал, как бьется мое сердце.
Я ждала. Из всех углов комнаты доносились шепоты, и воздух колыхался вокруг нас, а затем я решилась. Этого было достаточно. Я была едва ли не рада, что он не коснулся меня! Я не хотела, чтобы у нас все было, как полагается. Я перешла к следующему действию. Осталось совсем мало времени, и я должна была спешить. Я должна действовать практично и деловито.