Темный ангел
Шрифт:
– Гулять сама по себе!.. Господи! – Окленд повернулся. – Ты так это называешь? Никогда не слышал подобной ахинеи.
– Это всего лишь выражение, фраза. Не хочу ничего подыскивать. Это очень странно… – Констанца встала. Она начала расхаживать по комнате. – Когда бы я ни приезжала в Винтеркомб, начинаю чувствовать… ну, что-то непонятное, порочное. Словно я становлюсь анархисткой. Я оглядываюсь вокруг себя, вижу этот прекрасный дом, эту великолепную семью, и во мне начинает зудеть желание все тут взорвать. Одной бомбой! Чтобы все занялось огромным пламенем. Дом целиком взлетает в воздух. Очень странно. Пять минут в этом доме –
– Иными словами, тобой овладевает страсть к разрушению, – коротко ответил Окленд. – Предполагаю, она всегда у тебя была.
– К разрушению? – Похоже, Констанца серьезно обдумала этот вопрос. – Может, так и есть. Хотя не совсем. Мне кажется, что, когда пламя пробивается сквозь крышу, тут все очищается. Никаких больше добрых намерений, претензий, тайн и обмана. Понимаешь, мне всегда казалось, что Винтеркомб довольно шаток. Стены заплетены трещинами – как бы старательно их ни замазывать. И когда я вижу такую трещину, мне всегда хочется расширить ее. Раздирать ее все шире и шире, а потом переступать сквозь хаос, сквозь груды щебенки и штукатурки. Туда, где меня ждет опасность.
– Почему? – нахмурилась Джейн. – Почему тебя к этому тянет?
Констанца слегка пожала плечами.
– Думаю, мне просто хотелось посмотреть, что останется. Убедиться, есть ли тут нечто прочное. Кроме того, откуда знать, что я могла бы найти? – Она улыбнулась. – Я могла бы обнаружить все, что принято называть добром. Я могла бы найти любовь… или истину… или, с другой стороны, ничего бы не нашла. Никто из вас не рискнул бы последовать за мной. Ну, разве что Векстон. Но ни ты, Окленд, ни твоя жена. Вы бы предпочли остаться там, где спокойнее.
– Спокойнее? – Это слово, кажется, вывело Джейн из себя. Щеки ее окрасились румянцем. – Это неправда, Констанца. Если бы ты своими глазами увидела войну, ты бы этого не говорила. Этот дом… эта семья – они ни от чего и ни от кого не убегали. Это то, во что я верю, как верит и Окленд. Дом хрупок и уязвим – мы оба знаем это. Но мы будем бороться каждый день, чтобы дать ему жить…
– Ваш брак тоже… вам и за него приходится бороться?
– Джейн, не спорь с ней. Разве ты не видишь, чего она добивается?
– Я буду! – Джейн разъярилась. – Я не собираюсь сидеть и слушать, как она старается уничтожить все, что мне дорого. Она говорит так убедительно, так привлекательно – и она ошибается. Ты эгоистка, Констанца. Ты распространяешь ложь, и тебе неважно, кого она может обидеть и уязвить…
– Ложь? В чем я сегодня хоть словом солгала? О Стини? О Мальчике? Все, что я сказала, – чистая правда. Силы небесные! – Констанца состроила нетерпеливую гримасу. – Мне кажется, что я вообще была очень милосердна. Я еще не упоминала Фредди, а я могла бы рассказать много забавных историй о Фредди. Что же до Окленда…
– Избавь Окленда от этого…
– Чего ради? Окленд – прекрасный образчик того, что я имею в виду. Память у меня долгая. Я-то помню, каким был Окленд, пока ты не приручила его. И теперь посмотрите-ка на него. Отличный муж. Отличный отец…
– Этого стоит стыдиться?
– Не совсем. – Констанца сделала паузу. Взяв со стола нож, она стала внимательно рассматривать его лезвие. – Он более чем хорошо играет свою роль. Я почти убеждена в этом. Но не во всем. Не хватает кое-каких элементов. Кстати, все мы тут собрались на крестины. Все это торжество затеяно в честь
– Прекрати! – Окленд резко повернулся. – Боже милостивый, да заткнешься ли ты?..
– Нет, Окленд. – Джейн встала. Она взяла его за руку. – Дай ей все сказать.
– Благодарю, Джейн. Я собиралась сообщить – Эдгар мертв. Он скончался так давно, что, как мне кажется, нетрудно сделать вид, будто он вообще никогда не существовал, и продолжать врать. Ведь пока мы будем исходить из предположения, что он ребенок Хеннеси, все будут спокойно чувствовать себя – не так ли? Замажем и эту трещину. Но стоит ли обманываться? Вот мы тут собрались внизу, а кто остался наверху нянчить новорожденного? Дженна. И Джейн, вне всякого сомнения, предана Дженне. Мне это кажется просто потрясающим. Результат ли это невежества, незнания? Я задаю себе эти вопросы. Или же подлинное величие духа? Глупа ли Джейн или подлинно благородна? Ты сама знаешь, Джейн? И если ты знала, как ты допустила? Неужели ты никогда не ревновала?
Наступила тишина. Окленд отвернулся. Он прижал ладони к глазам. Джейн и Констанца продолжали смотреть друг на друга. Векстон – посторонний в этой ситуации – продолжал наблюдать.
Какое-то время Джейн молчала. Она слегка нахмурилась, как бы не зная, что сказать. Она сложила руки на груди. Пламя камина бросало блики на ее волосы; она не отводила глаз от Констанцы.
– Констанца, – наконец сказала она, – я все знала. Ты не единственная, кто думал об Эдгаре. Я тоже думала о нем. Я говорила о нем – и с Оклендом, и с Дженной. Я вспоминала его этим утром в церкви – и не сомневаюсь, что и они тоже. Он не забыт, Констанца. – Она помолчала, и ее щеки порозовели. – Мы с Оклендом женаты двенадцать лет. Достаточно времени для всех тайн. Дженна в свое время потеряла ребенка. Я потеряла двоих. Мы понимаем друг друга. Что бы ни было в прошлом, это не в состоянии разлучить нас, можешь ты это понять? Мы стали еще ближе. Окленд и я, и Дженна – мы сами справились со всем этим.
Наступило молчание. Констанца сделала странное движение, полное смущения.
– Двенадцать лет? – У нее было смущенное выражение лица. – Неужели двенадцать лет?
– Констанца, почему ты это сделала? – У Джейн был тихий голос. Подойдя поближе, она взяла Констанцу за руку. – Таким образом вспомнить ребенка, пустить в ход умершего малыша как оружие – как ты могла это себе позволить сегодня, и вообще? Почему ты просила права стать крестной матерью – и так себя ведешь? Я не понимаю. Почему ты все время стараешься причинить боль другим?
– Оставь меня в покое.
– Стини твой друг – и ты оскорбила его. – Джейн помолчала. – Винни может и не понять некоторые аспекты творчества Векстона, но она чувствует, сколько в нем сердечности. Не лучше было оставить ее при своих иллюзиях? Мальчик, Фредди, Окленд – я знаю, что ты привязана к ним, Констанца, так почему же ты ведешь себя так, словно ненавидишь их?
– Я люблю их. Они мои братья.
– Тем более, зачем же оскорблять и обижать их? Все это ведет к тому, что ты окажешься в изоляции. Разве ты не можешь понять, что причиняешь вред самой себе, и куда больший, чем можешь уязвить нас?