Темный ангел
Шрифт:
– Ты не можешь осуждать ее, Окленд. Теперь я это понимаю. Она не отвечает за свои поступки.
– В свое время она могла. Не буду спорить по этому поводу. Я не хочу, чтобы она была рядом с тобой или Викторией.
– Окленд, она больна.
– Я знаю ее болезни. Она очень быстро оправляется от них. Ты увидишь – завтра утром она будет вести себя как ни в чем не бывало. И того же будет ждать от всех прочих. Она уедет и больше не вернется. Вот так. Шла бы она к черту. Все кончено.
– И ты отпустишь ее в Нью-Йорк? Одну? В такое длинное путешествие? Окленд, ты не можешь. Это опасно.
–
– Ее сегодняшнее поведение… все то, что она говорила. Как она смотрела на тот осколок, что держала в руке… – Джейн замялась. – Окленд, она все же нездорова.
– Она далеко не сумасшедшая, если ты это имеешь в виду. Она бы с удовольствием убедила тебя в этом, но ей это не удастся. Я прав, не так ли, Векстон?
Во время этого разговора Векстон сидел с краю стола, опустив подбородок на руки и поставив перед собой виски. Теперь он поднялся. Ссутулившись, он занял свое любимое положение, изображая фигурой вопросительный знак.
– Является ли Констанца сумасшедшей? В этом вопрос? Ну я бы сказал, что это немного больше, чем просто игра. Северный и северо-западный ветер приносят сумасшествие… А когда ветер с юга… [10] – Он устремил на Джейн меланхоличный взгляд. – Видишь ли, Джейн, Окленд прав. Ей придется уехать. В любом случае она хочет уехать. Нет. Поправка! Она хочет, чтобы ее заставили уехать.
– Чего ради ей этого хотеть?
– Я предполагаю, она ищет наказания. – Векстон пожал плечами. – Если другие не подчиняются ее страстям, она наказывает сама себя. Нет, Окленд, помолчи. Что бы она тебе ни сказала – я не хочу даже знать. Хватило целого вечера: Констанца сделала все возможное, чтобы ее изгнали. О'кей, в конце концов она свое получит. Пусть себе отправляется, Джейн. У нее есть муж, вот пусть он с ней и занимается.
10
Векстон вспоминает строчки из «Гамлета». ( Прим. пер.)
Позже вечером, когда Окленд объяснил жене суть всего происходившего днем, Джейн попыталась послать телеграмму ее мужу. Еще одну телеграмму она послала на другой день.
Наступило утро, и Констанца уезжала. Джейн в своей спальне наверху слышала приглушенные голоса, когда она отбывала. Джейн подошла к высокому окну.
Только Стини спустился попрощаться с Констанцей: похоже, он все простил ей, как Констанца и предсказывала. Стоя на ступеньках портика, он крепко обнял ее. Он был без пальто, хотя утро выдалось холодным и трава на газоне серебрилась изморозью. Шарф его развевался на ветру; маленькие ручки Констанцы коснулись его шеи. Она поцеловала его раз, другой, третий.
Когда она отпустила его, Стини отстранился и посмотрел на нее. Маленькая прямая фигурка в ярко-красном пальто, единственное броское пятно на фоне монотонного одноцветного пейзажа. Джейн видела, как она повернула голову в сторону, а потом, рывком отвернувшись, устремила взгляд на лес и озеро. Шляпки на ней не было, и порывы ветра вздымали черные волосы. Она натянула одну перчатку, потом другую.
Последнее прощание Констанцы с Винтеркомбом. Казалось,
– Она уехала, Окленд, – тихо сказала Джейн.
– Надеюсь. Хотел бы я увериться в этом.
Встав на колени, Джейн притянула его руку.
– Она этого не делала, – тихо сказала она. – И ты должен был бы знать. Все это она себе вообразила. Она может воображать себе все, что угодно, но убить собственного отца? Это невозможно. Немыслимо. Она же была десятилетним ребенком.
– Знаю. Да и я в это не верю. Но она-то верит. Я думаю, вот это и носит в ней болезненный характер.
– Ты считаешь, что Штерн в курсе дела?
– Он знает многое. И думаю, таить что-то от него в секрете нелегко. Но в данном случае… нет, думаю, что нет. Если бы ты видела ее в Каменном домике, ты бы поняла. Во-первых, она была полностью уверена, что смерть ее отца – дело моих рук. Затем она стала говорить – ты знаешь, как она говорит. Ее несло, словно во сне. Она, я помню, плакала. Она говорила что-то относительно каких-то голосов, которые она слышит, не помню точно. Затем она сказала, что покажет мне, и выскочила наружу. Словно бы эта идея только что осенила ее. Она выглядела… я даже не могу описать, как она выглядела.
– Она пугает меня, Окленд.
– Я знаю. Она и меня пугает. Теперь-то понимаешь, почему я не хотел оставлять ее здесь? Это была моя ошибка. Мое заблуждение. Никто и ничто не может себя чувствовать в безопасности рядом с ней. Она говорила о моем собственном брате – о Мальчике, и мне казалось, что я никогда не знал его. Она все искажала и переиначивала, но делала это так, что я вообще переставал что-либо осознавать. Я уж начал думать, а вдруг она права, а вдруг все происходило так, как она говорит. Я ничего не мог понять и объяснить. Я знал лишь, что это причиняет боль. И я не хотел, чтобы она оставалась здесь и огорчала тебя или представляла опасность для Виктории.
– Окленд, – откинулась назад Джейн. Она смотрела на него. – Мы должны убедиться, что Штерн все поймет. Ну, может, не все. Но он должен знать, что она больна. Пусть ему станет ясно хоть это.
– Видишь ли, она может быть иной. – Окленд внезапно поднялся и стал ходить по комнате. – Она может. Я по-прежнему в это верю. Когда она была помладше. Даже теперь… если вспомнить кое-что из ее слов. Она может быть… из ряда вон.
Джейн смотрела в пол. Она сказала:
– Она очень красивая.
– Да. Но я не это имел в виду. Она не красавица, если ты начнешь разбирать ее черту за чертой. Но ты не можешь вот таким образом анализировать ее. Во всяком случае, когда видишь ее перед собой. Она слишком живая для этого. В ней столько энергии…
– Ты любишь ее, Окленд?
Окленд остановился и повернулся. Он уставился на свою жену.
– Люблю ли я ее? Нет. Ни в коем случае.
– Но ведь это было… в свое время? – Джейн подняла на него глаза. – Скажи мне, Окленд. Я хотела бы знать.