Темный ангел
Шрифт:
А я? Буду ли я летать? Или жалить?
Во сне я взмывала в высокое бесконечное небо и парила, а волосы тянулись за мной, как хвост кометы. И еще во сне я видела Генри Честера в детской, полной шариков, и тревожные полувоспоминания, нахлынувшие на меня в доме Фанни, возвращались с удивительной ясностью. Голоса говорили со мной из темноты, я видела лица, слышала имена и радовалась им как старым друзьям. Там была Иоланда с коротко остриженными волосами и мальчишеской фигурой, она постоянно курила свои черные сигары; там была Лили – рукава мужской сорочки закатаны, открывают полные красные руки; там были Иззи, и Виолетта, и Габриэль
Иногда я боялась потерять рассудок. Но я была тверда: когда опий не справлялся с подступающей истерикой, когда меня мучила тоска по Мозу и Фанни, когда мне до дрожи в пальцах хотелось превратить почти законченную «Спящую красавицу» в кровавые лохмотья, я незаметно ускользала в свою комнату, где на дне ящика комода спрятала письмо от Моза и записку от Фанни. Снова и снова перечитывая их, я убеждалась, что я в безопасности, что я не сошла с ума, что скоро я избавлюсь от влияния Генри и мне больше не страшны будут его угрозы… и я буду с друзьями, которые любят меня.
В четверг я пожаловалась на головную боль, рано отправилась в постель, а в половине одиннадцатого прокралась из дома. Отойдя подальше, я взяла кеб и около одиннадцати уже была на Крук-стрит, согласно плану. Едва я шагнула за порог, как меня снова затянуло в водоворот ликующего ужаса опиумных видений, в нагую бесформенность ночных полетов. Дверь открыла зевающая девушка, лицо ее причудливо исказилось в зеленоватом свете газового фонаря; за ней появилось лицо другой девушки и еще одной, и вот десятки незнакомых лиц заполонили прихожую… Я споткнулась о ступеньку и, чтобы не упасть, схватилась за косяк. Дюжина рук потянулась ко мне и увлекла в коридор; я мельком увидела свое отражение в зеркалах по обеим сторонам от двери – вереницу лиц, уходящих в бесконечность. Белая кожа, белые волосы, будто старуха среди красавиц, их накрашенных губ и ярких лент. Вдруг слева от меня распахнулась дверь и появилась Фанни.
– Здравствуй, моя милая, – сказала она, беря меня под руку и ведя в гостиную. – Ну, как ты?
Я вцепилась в атласный рукав ее зеленого платья, чтобы успокоиться.
– О, Фанни, – прошептала я. – Обнимите меня. Мне так страшно. Я даже не знаю, что тут делаю.
– Шшш…
Она притянула меня к себе и неловко обняла одной рукой. На меня пахнуло табаком, янтарем и туалетным мылом – странно успокаивающее сочетание, которое почему-то напомнило мне о Мозе.
– Доверься мне, дорогая, – тихо сказала она. – Делай, как я скажу, и будешь в безопасности. Больше никому не доверяй. Может, ты пока не понимаешь, что мы делаем, но, поверь мне, все под контролем. Генри Честер довольно натворил – я не позволю ему снова обидеть тебя. Я дам тебе шанс отомстить.
Я едва слушала. Мне достаточно было чувствовать ее сильную руку на плече, ее ладонь, гладившую меня по волосам. Я закрыла глаза и впервые за много дней поняла, что могла бы заснуть, не боясь снов.
– А где Моз? – сонно спросила я. – Он сказал, что придет. Где он?
– Позже, – пообещала Фанни. – Он будет здесь, обещаю. Вот. Присядь на минутку.
Я открыла глаза, и она мягко, но решительно подтолкнула меня к софе у огня. Я с удовольствием откинулась на подушки.
– Спасибо, Фанни, – сказала я. – Я так… так устала.
– Выпей это.
И она протянула мне бокал, наполненный теплой сладкой жидкостью, что благоухала ванилью и ежевикой, и я выпила, чувствуя, как напряжение покидает мои дрожащие члены.
– Умница. А теперь отдыхай.
Я улыбнулась, лениво оглядывая гостиную. Крохотная комната в красных тонах, обставленная с той же восточной роскошью, что и весь дом Фанни. На полу – изысканный персидский ковер, на стенах – веера и маски, за китайской ширмой виднеется камин. Мебель из кедра и палисандра обита парчой и алым бархатом. На коврике у ширмы сидели Мегера и Алекто; на столе красные розы в вазе цветного стекла. Взглянув на свои руки, я вдруг увидела, что и сама удивительно изменилась: кожа огненно засияла, волосы в свете лампы подобны багряному рассвету. Так тепло и комфортно. Почти неосознанно я отхлебнула еще пунша, чувствуя прилив обжигающей энергии. Внезапно голова прояснилась.
– Мне гораздо лучше, Фанни, – произнесла я окрепшим голосом. – Пожалуйста, расскажите, что мы будем делать.
Она кивнула и уселась на софу подле меня, зашуршав юбками. Обе кошки немедленно подошли к ней и, уткнувшись пушистыми мордочками в ее руки, замурлыкали. Она защебетала, называя их по именам.
– Как поживает Тисси? – вдруг спросила она. – Хорошо с тобой обращается?
– Да, – улыбнулась я. – Спит на моей постели ночью и сидит со мной, когда я одна. Генри ее ненавидит, но мне все равно.
– Хорошо.
На миг крупный рот Фанни сжался в жесткую линию, она напряженно, пристально уставилась на кошек. Казалось, она начисто забыла о моем присутствии.
– Фанни!
– Да, дорогая!
Улыбка вернулась, лицо безмятежно, как всегда. Уж не почудилась ли мне эта внезапная перемена?
– Что я должна делать, когда придет Генри? Спрятаться, как говорил Моз?
Она покачала головой:
– Нет, милая моя, ты не станешь прятаться. Доверься мне ненадолго, ты знаешь, я о тебе позабочусь и не позволю тебя обидеть. Но ты должна быть храброй и делать все в точности так, как я скажу. Хорошо?
Я кивнула.
– Хорошо. Значит, никаких вопросов. Обещаешь?
– Обещаю.
Я на секунду отвела взгляд и краем глаза увидела что-то в дальнем углу комнаты – и это что-то показалось мне связкой шариков. Я вздрогнула, невольно уставившись в угол, и почувствовала, как Фанни чуть крепче сжала мою руку.
– Что такое?
Там не было шариков. Просто круглое пятно у двери.
– Ну что ты, дорогая, – успокаивающе произнесла Фанни. – Не волнуйся. Здесь ты в полной безопасности.
– Мне показалось, я видела… – Слова были вязкими, каждый слог – бесформенный звук, пробивающийся сквозь ветхую ткань моего изнеможения. – Я видела шарики. Почему… почему шарики?..
– Шшш. Закрой глаза. Вот так. Шшш… Вот так. Спи, милая моя. Спи. Сегодня твой день рождения, у нас будут шарики. Обещаю.
30
Часы на каминной полке пробили четверть двенадцатого. Я взглянула на нее, спящую на софе: казалось, кости стали выпирать чуть меньше, черты смазались – неоформившееся личико ребенка.