"Тёмный фаворит" Особый случай
Шрифт:
приказал извозчику остановиться. Потом сказал:
– Старший тебя к себе требует.
Пожилой бородач в потрёпанном синем
халате поспешно соскочил с козел и рысцой
подбежал к коренастому.
– Чем провинился-то я, господин городовой?
Еду не больно шибко, нумера на месте, пролётка
исправная.
– А ты сам не догадываешься?
– Ага... Понял..., - извозчик достал из
кармана несколько медяков. - Вы уж извиняйте,
больше
–
Не
прикидывайся,
Дормидоша,
–
коренастый расстегнул кобуру.
– Какой Дормидоша? Лыковы мы. Никитой
меня кличут.
– Свои байки будешь рассказывать другим.
В Сибири. Петруха! Опасного злодея мы с тобой
взяли. Премия нам теперь с тобой выйдет. Ты не
своди с него глаз, а я пойду с седоком потолкую.
Подойдя к пролётке, он взял под козырёк:
– Городовой 3-го участка Мясницкой части
Павлов. Извините, сударь, только придётся вам
теперь другого извозчика искать. Вашего мы
арестовали.
– За что? - искренне удивился тщедушный
сутулый мужчина в очках с толстыми стёклами.
–
У него такое добродушное лицо.
375
– Внешность обманчивой бывает. Это
беглый каторжник Дормидонт Забугорный. Вчера
он убил извозчика Лыкова и завладел его
лошадью и пролёткой... Повезло вам сударь. Он
ведь запросто мог вас и того, - коренастый
выразительно провёл рукой по горлу.
Тщедушный вылез из пролётки. Взглянув на
карманные часы, выругался:
– Доннер веттер! И как назло, ни одного
свободного извозчика.
Рядом с ним остановился щегольской
экипаж, в который был запряжён красивый гнедой
рысак.
– Фёдор Иванович! Что случилось?
– Алексей Васильевич! Какая удача, что я
вас встретил! Припозднился немного, опаздываю
на службу. Взял извозчика и вдруг полиция
останавливает, говорит, что он разбойник...
Подвезёте на бега?
– О чём речь, Фёдор Иванович? Давайте ваш
портфель... Городовой! Что столбом стоишь?
Помоги почтенному господину, подсади его... Вот
так... Поехали, Семён.
Коренастый
городовой
неторопливо
подошёл к напарнику и перепуганному извозчику:
– Ошиблись мы, Никита Лыков, за другого
тебя приняли. Езжай себе с богом... Да только не
вслед за ними, а в обратную сторону. И о том, что
было молчок. Понял?
– Как не понять...
376
Пристав 3-го участка Мясницкой части
подполковник
Шидловский,
объезжавший
вверенную
возле Московского воспитательного дома двух
незнакомых городовых.
– Останови-ка, - велел он кучеру. - Ох, и
задам я сейчас жару этим молодчикам. А то взяли
моду на чужой земле баранов стричь.
– Не надо, Александр Андреевич, - сказал
тот. - Молодого я не знаю, а бровастый и не
городовой вовсе. Евстратий Медников это из
охранки.
– Тогда поехали дальше.
В дела охранного отделения наружная
полиция предпочитала нос не совать.
Семён Гирин шевельнул вожжами, и гнедой
Чудак с места пошёл рысью.
–
Хороший рысачок, приёмистый, -
похвалил Ляйхенфауст.
– И резвый, - сказал Лавровский. - В июне
он на Петербургском шоссе, пока от
Всехсвятского до «Яра» ехали, сушкинского
Коварного на десять запряжек обошёл.
Вороной Коварный, принадлежащий купцу
Сушкину, считался одной из самых резвых
лошадей, ходящих в городских экипажах.
– Что же вы его на призы для городских
одиночек никогда не записываете? - удивился
Ляйхенфауст.
377
– Да некогда всё. По журналу дел не счесть,
а тут ещё то в одну историю, то в другую против
своей воли втянут... Ох и тяжёлый у вас портфель
Фёдор Иванович. В нём часом не кирпичи?
– Механик изготовил опытные образцы
компостеров для тотализаторских машинок. Хочу
сегодня после бегов продемонстрировать их
администрации общества.
– Компостеры, значит... А как насчёт
«блинов»?
– Откуда вы знаете про блины?
– удивленно
приподнял брови Ляйхенфауст. - Ах да, это вам,
наверное, Павел Павлович рассказал, что блины
моя страсть. С парной икоркой, осетровым
балычком, севрюжкой... На свете нет ничего
вкуснее!
Правда
моему
желудку
они
противопоказаны, болит потом. Но оно того
стоит... С удовольствием съел бы сейчас хотя бы
дюжину. Только времени нет совершенно.
Впрочем, вы подали превосходную идею. Поедем
после бегов к Егорову. Таких блинов, как в его
трактире, нигде больше не пекут.
Лавровский рассмеялся:
– Да я не про егоровские блины, Фёдор
Иванович. Про «блины», которые в Гамбурге
Карл Дюнкель и ваш племянник Артур Виндрик