"Тёмный фаворит" Особый случай
Шрифт:
Алексей.
– Буду премного благодарен. Только я
сперва к себе забегу, бумаги нужные соберу.
Буквально, на минутку. Подождёте?
– Конечно, подожду.
Глядя вслед Ляйхенфаусту, Приезжев
сказал:
–
Изумительной скромности человек.
Наверное, обратили внимание на его сюртук?
Таких уж давно не носят. Небогато живёт. А от
двадцати процентной прибавки к жалованию
отказался. Я, говорит, её пока не заслужил,
перед подчинёнными совестно будет.
Они
разговаривали
всю
дорогу
до
Смоленского бульвара, где в собственном доме
адвоката
Духовского
помещался
распорядительный комитет «Общества попечения
367
о неимущих детях». Ляйхенфауст вначале
рассказывал о задумках, а потом сам принялся
расспрашивать Алексея:
– Слышал, когда вы в пастуховском
«Листке» репортёром служили, все московские
трущобы облазили. Правда?
– Было дело.
– А боялись?
– Не без этого. Помню, писал я про
подземную клоаку Неглинки. Так пришлось
самому прогуляться по ней от Самотёки до
Трубной площади. Мрак кромешный, зловоние
страшное, каменные своды слизью покрыты...
Стали перебираться через большую кучу грязи.
Ковырнул я её сапогом и чувствую - мягкое, что-
то под ней, большое. А мой спутник, Федя -
водопроводчик, объясняет: «По людям ходим. Их
тут много лежит». У меня, врать не стану,
мурашки по коже так и побежали.
– Жуть, какая! - глаза Ляйхенфауста за
толстыми
стёклами
очков
возбуждённо
посверкивали.
–
А
жизнью
рисковать
приходилось?
– Сколько раз. В «Волчатнике» как-то...
– В каком волчатнике?
– Дом один в Проточном переулке так
называют. В нём такая публика проживает, по
сравнению с которой хитрованцы сущие ангелы.
За сыщика меня там приняли. Подходят пятеро
амбалов. Чего здесь шляешься, спрашивают, чего
368
вынюхиваешь? Для таких случаев у меня кастет
имеется. Но в тот раз и он бы не помог. Хорошо
знакомый «иван» мимо проходил. Вдвоём
отмахались.
– Ужас... Отчаянный вы человек!
– А это мне, видать, по наследству
досталось. Лихие у меня предки были. Один с
Ермаком Тимофеевичем в Сибирь хаживал.
Другой со Стенькой Разиным побратался, за что
его на дыбу подняли и кнутом вразумляли. Благо
хоть ноздри рвать не стали... Дед, его как меня
Алексеем Васильевичем звали,
дома сбежал и к отряду Дениса Давыдова
прибился. Четырнадцати лет ему тогда ещё не
исполнилось...
Отец
о
своей
молодости
рассказывать почему-то не любит. Я, говорит,
всю
жизнь
по
ведомству
министерства
государственных имуществ служил, ничего
примечательного. А у самого «Георгий» 4-й
степени и медаль «За усмирение Венгрии»... Вот в
них я и уродился.
– Завидую я вам, молодой человек, - тяжко
вздохнул Ляйхенфауст.
– Да чему?
– Силе богатырской, здоровью, которое вам
бог дал. А мне не повезло... Мои предки, как и
ваши, интересно жили: в крестовых походах
участвовали,
ландскнехтами
были,
в
Тридцатилетнюю войну у Валленштейна и
Густава-Адольфа полками командовали. Один
369
даже как пират прославился. Из-за него род
Ляйхенфаустов лишился баронского титула и
дворянских привилегий. У каждого не жизнь, а
сюжет для романа Вальтер Скотта и Дюма-отца. А
я... С детства сердце ни к чёрту, левая рука плохо
слушается, да и вижу неважно... Вот родители и
определили
меня
по
финансовой
части.
Согласитесь, в юности очень трудно смириться с
тем, что тебе суждено стать счетоводом.
Столько искренности было в голосе немца,
что Алексею стало его жалко.
– Однако в этой области вы достигли
многого, - сказал он.
– Даже, очень многого. Только, как говорит
мой приятель из иудеев: «А оно мне надо?»...
Ляйхенфауст замолчал. Потом глаза его
задорно сверкнули:
– А я всё равно всех перехитрил! И судьбу, и
отца.
Он
меня
отправил
учиться
во
Франкфрутскую торговую школу. Там, говорит,
не только получишь хорошие знания по
коммерческому и банковскому делу, но и
полезными знакомствами обзаведёшься. Вот и
подружился я с сыном одного гамбургского
судовладельца. Через него получил место
казначея на паруснике, который за ромом в
Кингстон шёл.
– Кингстон? Это где?
– На Ямайке.
– Вы в Америке были?
370
– Довелось. На Кубе, в Бразилии, Нью-
Йорке побывал, на золотых приисках в
Калифорнии... Кассиры, казначеи и бухгалтеры,
как оказалось, везде нужны. Потом три года