Темный инстинкт
Шрифт:
— Бритву они изъяли? — спросил он, помолчав.
— Изъяли. Только дактилоскопия ихняя и здесь не пригодится. За лезвие и за станок на глазах у всех уже брались два человека: Зверева и ее братец. И ты знаешь, как-то уж все это у них слишком естественно получилось — впопыхах, в горячке. Если предположить, что это убийца сунул бритву в рояль, ему было бы очень выгодно вот таким вот образом оставить на этой улике свои пальчики: вытаскивая ее на глазах свидетелей из клавишей.
— А зачем вообще убийце нужна эта улика? Смысла в этом поступке я все равно не вижу. Вижу одну только извращенность
— А эти пороки, Серега, не противоречат такому достоинству человеческой натуры, как завидное хладнокровие.
— Не противоречат. Ну, я не знаю, возможно, вся эта ересь и укладывается в рамки базового понятия НЕУСТАНОВЛЕННЫЙ МОТИВ, возможно…
Кравченко с победоносным видом смял бумажку и убрал ее в карман.
— А теперь выброси все это из головы, — сказал он.
— То есть как это выброси?
— А так. С этого конца мы все равно наш клубочек загадок и тайн не размотаем. Значит, пока и зацикливаться на нем нечего. Надо цепляться за что-то конкретное, очевидное, за те обрывки, которые мы с грехом пополам тут уже нащупали, авось и…
— За что я тебя люблю, Вадя, так это за твой неиссякаемый оптимизм и за это твое коронное словечко. Чушь, конечно, а душу согревает.
— Среди детективов, Серега, водятся особи двух видов: угрюмые сыщики и жизнерадостные идиоты. Видимо, я счастливо соединяю в себе две разновидности. О тебе, заметь, я тактично умалчиваю.
— Так за какой обрывок потянем сначала? — спросил Мещерский.
— За тот, что с самым крепким узелком, — Кравченко прислушался. — И действовать будем не откладывая. Менты отсюда рано или поздно смотаются, и смотаются пока несолоно хлебавши. Тут-то и наступит наш час. Думаю, пора нам снова поговорить с хозяйкой этого дома по душам.
— На какую тему?
— На ту, которой она упорно избегает, — на этот раз мы подробно поговорим о ее завещании. И, если оно имеется, настоим на том, чтобы нам его показали.
— Свои завещания, Вадя, люди, владеющие такими деньгами, не держат дома под подушкой. Это, пожалуй, командировочку в Давос тебе придется оформлять.
Но Кравченко только беспечно махнул рукой: дескать, разберемся — и снова прислушался: у ворот вроде бы завели машину. Может, и правда милиция покидает поле боя?
Наконец-то!
— А хочешь, я тоже выскажу тебе свою, как мне представляется, самую оригинальную на этот временной отрезок мысль? — спросил Мещерский.
— Валяй.
— Мне кажется, то, что мы с тобой здесь видим и сопереживаем, — не что иное, как настоящая ОПЕРА, Вадя.
— Опера?
— Именно опера: пролог — увертюра, первое действие — занавес поднимается. Все действующие лица появляются на сцене. У каждого персонажа свой голос, своя музыкальная партия. И сольная ария имеется тоже у каждого. Затем солисты исполняют дуэты, трио, квартеты.
И мы во всем этом тоже участвуем, подпевая кое-как. Даже хор спел трагический — это я о происшествии с заложниками. Ударили лавры — Пустовалов разбился и… Антракт. Минутное затишье — и вот занавес снова подняли, началось второе действие. Одно только плохо: мы хотя и не сидим в партере, а суетимся вместе со всеми на сцене, абсолютно не слышим мелодий этой ОПЕРЫ. Это как телевизор
— Серег, а что бывает в конце? Чем обычно кончаются оперы?
— Иногда гибелью героев.
— Всех?
— Главных. Кармен закалывают, Самсон обрушивает на себя своды храма, Каварадосси расстреливают, Аиду и Радамеса замуровывают заживо, Чио-Чио-Сан делает себе харакири.
— Хреново. — Кравченко смотрел на мокрый, шумящий от осеннего ветра сад. — Жаль, что мы пока еще не слышим этих мелодий. Музыкальный слух, да… Однако если называть весь этот хаос ОПЕРОЙ, то, знаешь ли, не все еще тут прокукарекали свои сольные арии. И самое — главное: мы до сих пор еще не видели дирижера оркестра.
— Значит, все впереди.
Внизу захлопали двери и послышались громкие голоса.
Стражи порядка отбывали. К счастью, никто из обитателей дома над озером на этот раз не составил им компании.
Глава 25
ЗАВЕЩАНИЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
— В тот самый миг мы с НЕЙ замерли: чувство было волшебным. Он поднял на руки Патрицию Брунс, театр затаил дыхание… Ну, ты помнишь, Лисенок, дуэт Альфреда и Виолетты в четвертом действии: «Край мы покинем, где так страдали…»
Кравченко и Мещерский тихонько приоткрыли дверь террасы: именно оттуда слышались голоса. Марина Ивановна и Алиса сидели не зажигая света. В сумерках их силуэты на фоне окна казались словно вырезанными из черной бумаги. Зверева обнимала девушку, прижимала ее к себе, как будто боялась расстаться хоть на минуту.
— Наверное, это была лучшая «Травиата», какую мы слушали вместе с МАЙЕЙ. Пласидо Доминго спел весь дуэт, держа свою Виолетту на руках. Я потом спросила, как ему удалось в таком положении петь так мягко, а он ответил: «Это что, в юности в Мехико я вытворял еще и не такое, когда готовился стать тореадором». Пласидо всегда любил прихвастнуть. А Майя обожала его, просто без слез слушать не могла, говорила, что он — мужчина ее мечты. — Зверева рассказывала все это без всякого выражения, на одной ноте, словно по книге читала. Кравченко и Мещерский осторожно присели на диван. — Пласидо очень страстный человек, — продолжала Зверева. — Он великий артист, игра у него в крови. Когда в Сан-Франциско мы пели с ним «Самсона и Далилу», он так входил в образ, что мне становилось тревожно. Майя говорила: «У вас все так реально, так серьезно, словно вы и вправду любовники…» — Голос Зверевой пресекся. — ОНА всегда садилась на пятый ряд, не в ложу, а в партер. Сбоку у прохода. И я знала: она там — хотя и в зал не смотрела. Я вообще не смотрю в зал — голова кружится…
— Ребят, выпить хотите? — хриплый голос из глубины комнаты. В кресле в углу — Зверев. На полу рядом с ним бутылка. — Налить?
— Спасибо, нет, — отказался Кравченко, — Марина Ивановна, можно с вами поговорить? Прямо сейчас?
— Отчего же? Можно, говорите, — за сестру ответил, Зверев, причем в голосе его слышались женские интонации: дубляжник словно бы передразнивал сестру, но так осторожно, что это было едва заметно. — Мы, наверное, как всегда, лишние? Ну, уже уходим, не волнуйтесь. Лисенок, айда.