Темный рыцарь Алкмаара
Шрифт:
— О, всевидящие духи!
В доме напротив скрипнула дверь, и человек, держа наготове меч, сделал шаг наружу. Дарган с трудом узнал отца своего друга Морана — так тот был бледен.
— Куда они делись? — спросил старик, клацая зубами.
— Унесло ветром, — предположила Лиин.
Дарган взял Лиин за руку, и они двинулись по улице домой. Судя по всему, странная армия мертвых рассеялась так же внезапно, как и появилась. Но Дарган не испытывал облегчения — на него накатила странная слабость, болели руки и ноги, во рту было сухо, и
Лиин подошла к роднику, чья вода собиралась в каменной чаше, и набрала в серебряный ковш воды.
— Умираю от жажды, — прошептала она извинительно.
Выпила половину и только после этого протянула ковш жениху.
Он сделал глоток и вдруг сильнейший озноб сотряс его тело, а ноги так ослабли, что он опустился на камни мостовой.
— Что с тобой? — с тревогой спросила Лиин.
— Не знаю… Очень болят руки.
Он поднял правую и уставился на запястье — там, на внутренней стороне, повыше сгиба, набухала красная овальная язва.
Лиин тронула ладонью его лоб.
— Да ты весь горишь! — Ему почудилось, что голос ее звучит неестественно резко, и невольно поморщился.
— А ты? — спросил он. — Как ты?
— Мне… кажется… все хорошо… — У нее стучали зубы. — Ты же знаешь: я буду всегда.
Детская клятва прозвучала с неожиданной силой, будто девушка выкрикнула заклинание. Или эти слова в самом деле обладали магией, силу которой распознала только Лиин?
— Это прах… мы надышались мертвым прахом… если вымыться, то все пройдет… — попытался обмануть сам себя Дарган.
Превозмогая боль во всем теле, он добрался до дома. Последние два десятка шагов Лиин поддерживала его. Никто из гостей еще не пришел — только мать и сестра были в доме. Сестра лежала на скамье у входа, завернувшись в одеяло, накрытая сверху еще накидкой из шкур пустынных лисиц. Ее трясло. Мать сидела на полу подле, уронив голову и зарывшись лицом в мех накидки. Рядом стоял кувшин с водой и валялся серебряный ковшик. Женщин тоже мучила жажда. Когда Дарган вошел в дом, мать подняла голову. Глаза ее были мутны, а вся кожа испещрена алыми точками, будто кто-то обрызгал ее лицо кровью. Это и была кровь… Она выступала из пор. Как у сыновей Тага, что так и остались спать у подножия холма.
— Воды, — прошептали потрескавшиеся губы.
Она толкнула кувшин, и тот опрокинулся. Ни капли не пролилось — кувшин давно опустел, а набрать воды у матери не было сил.
Под ногами шелестели серые лепестки. Дарган поднял голову и увидел, что все четыре вишни в саду стоят голые — за несколько часов с деревьев облетели все цветы до единого, а этот серый прах под ногами — опавшие лепестки, которым уже не суждено стать алыми.
Дарган принес матери и сестре воды — это все, на что хватило его сил. Потом он вернулся в сад и повалился на ложе — их с Лиин брачное ложе.
— Беги отсюда, — прошептал он. — Беги, или ты заболеешь. Заклинание будет оберегать тебя. Оберегать час, другой, быть может, день. Потом магия смерти победит твою магию. Я сойду с ума, если ты заболеешь… Кто-то наслал сильнейшую магию смерти на наш несчастный оазис…Тот, чье имя звучит как…
— Мортис-с-с, — прошелестел ветер в голых ветвях.
Дальше была чернота длиною в несколько часов.
Дарган ненадолго пришел в сознание, когда Лиин в очередной раз обтерла его лицо влажным платком. Как сквозь пелену воды, видел он двор и небо, уже темнеющее, с алыми мазками заката. Мертвый дом, в котором уже не спрятаться, не укрыться, не согреться, — он понял это слишком уж хорошо даже сквозь жар лихорадки.
— Мама? Сестра? — спросил он Лиин.
— Они лежат неподвижно…
Мысль, что они умерли, не причинила боли — потому что все его тело была одна сплошная боль.
— А ты?
— Я все еще здесь… Я буду всегда.
— Ты будешь всегда…
Мысли мешались. Он знал, что умирает. Что до смерти остались не часы — а минуты.
Он снял медальон с шеи и отдал Лиин.
— Последний вздох, — прошептал. — Последний вздох прими и вдохни в медальон. Как обещала. Я готов…
Он закашлялся, и на белый шелк, уже испачканный прахом разрубленных мумий, потекла с губ алая пена.
Дарган очнулся следующим утром. Его поразила тишина. И еще странное состояние тела — он больше не чувствовал боли. Он вообще ничего не чувствовал. Лихорадка прошла так же внезапно, как и началась. И еще — он не мог раскрыть глаза. Веки налились свинцом — не поднять. Он раздвинул их пальцами. Мир вокруг был серо-мутный, краски полиняли. Правда, небеса отливали лазурью, но лишь в самой вышине, стекая к горизонту серой дымкой. Несколько желтых пятен горело на прежде сплошь золотой ткани покрова новобрачных на ложе. Все остальное было серым — светло-серым или темным.
Дарган лежал на свадебном ложе, но Лиин рядом не было. Свадьба? Она состоялась? Смутно, кусками, вспоминался вчерашний день — нерасцветшие вишневые деревья, заснувшие у подножия холма сыновья Тагана, ожившие мумии, их атака на скалу. Лиин, потерявшая накидку новобрачной, ее волосы, засыпанные вместо золотой пудры серым прахом. И — Дарган мог сказать теперь точно — тело его не познало сладость соития. На брачное ложе он опустился не в объятиях любимой женщины, а в когтях смертельной болезни.
Он провел ладонями по лицу. Ощущение было странным — кожа казалась прохладной и напоминала кожу перчатки или дорогого плаща. Дарган был одет, но вся одежда его сделалась мерзкой, вонючей, перепачкалась кровью. Его священный медальон из белого золота, обычно спрятанный под одеждой на груди, сейчас лежал поверх ткани. Даргану показалось, что медальон светится, и что свет этот отливает красновато-желтым. Он тронул медальон — тот был теплым, даже горячим. Испугавшись (неведомо чего), Дарган спешно укрыл медальон на груди, запахнул рубашку, затянул заскорузлые от крови шнурки колета у горла.