Тень Далиды
Шрифт:
И тут подошла она, в легкой курточке яркого цвета – какого именно, уже не помню, но точно яркого, потому что на меня эта курточка подействовала как на быка, – с распущенными по плечам черными волосами, висевшими какими-то лохмами. Об этих лохмах, грязных и нечесаных, я вспоминал значительно позже, когда уже зарылось в памяти само приключение. Тогда для меня не это было главное. Главным была мини-юбка, из-под которой торчали ноги. Голые ноги. Стоило бы задуматься, почему мини-юбка, а особенно, почему ноги голые в октябрьские холода, когда военнослужащим уже выдают шинели, а простые смертные вокруг ходят чуть ли не в шубах, но я тогда не в силах был задумываться. Я смотрел на эти ноги, должно быть, кривые,
– У вас не будет сигаретки? – ноги нетерпеливо подергивались, словно в предвкушении чего-то такого, интимно-завлекательного или крайне необходимого, а на самом деле, должно быть, от мороза.
– Будет, – мой ответ был ответом знающего себе цену самодовольного самца, всегда готового к благодеяниям ради удовлетворения собственных грубых потребностей.
– Не дадите?
– Дадим.
Я полез в карман, выудил оттуда сигарету, не показав просительнице самой пачки. Какая разница, что у меня за сорт, когда ты просишь покурить? На, кури! Наслаждайся. А я посмотрю еще на твои ноги, тем более что лицо как-то не впечатляет. Глазки раскосые, нос растекся по плоскости, тает, как все тает у Дали. Рот как у лошади, а скулы выпирают что верблюжьи горбы. Красные, как помидоры, и корявые, что терка. Ну и что, подумалось, пусть себе помидоры, зато ноги на месте.
Не помню, как пошел я за этими ногами, честное слово, не помню. Как и куда. Очнулся я первый раз в каком-то щербатом сраном сарае. Тут нет никакого преувеличения, никакой метафоры. В этом, с позволения сказать, помещении, вероятно, когда-то держали скотину, потому что земля подо мной, растянувшимся на ней бревном, была теплой из-за слоя перегнившего навоза, свалявшегося в своего рода навозный войлок, не давший остыть моему телу. Скотину из сарая давно, видать, перевели в более благоприятное для жизни место, а сам сарай использовали в качестве ночлежки и туалета уже двуногие скоты, одним из которых был сейчас я, распластавшийся в этом бывшем свинарнике как граф на своем ложе. Какой простор, какая свобода! Ползи куда хочешь, теплое говно всюду. А рядом – графиня, нет, скорее любовница, юная куртизанка, распластавшаяся с початой бутылкой пива у стеночки лежа в позе «бери, если можешь, мне до фени».
Бог мой, на кого же она была похожа! Я такого и в кино не видел, до сих пор не видел, хотя сейчас чего только не показывают. Ведьма в трансе. Это неописуемо, страшнее ядерной войны. Потому страшнее, что там, под многотонной бомбой и ее распадом, ты погибаешь вместе со всеми, а тут все приходится расхлебывать самому, в одиночку. Моя любовь протянула мне пиво, от которого я отказался, не сумев скрыть брезгливости. Она списала мою брезгливость на мое самочувствие и понимающе вздохнула. Я с трудом приподнял задницу с навоза, попытался натянуть штаны, спущенные до колен. Кое-как мне это удалось, однако после столь тяжкого испытания, силы вновь меня оставили, и я плюхнулся тем же местом в ту же точку, не сумев эти треклятые штаны застегнуть.
Подруга мило улыбнулась, показав зубы, такие же ровные, как сарайные доски, подмигнула мне своей мутной миндалиной, и я решил, что у меня глюки. Ничего этого нет на самом деле, я еду в поезде. Домой, домой! Колеса: туф-туф, туф-туф-туф. Меня ждет родная Тула, пусть грязная, но не до такой же степени, как этот свинарник. Мама-папа, Лида. Ли-да… Да-ли… Какой он, к финтам, художник, когда здесь не был. У меня тоже все плывет перед глазами, все плавится, как на адской сковороде. Кому это надо?
– Тебя к-как… как зовут? – выдавил я.
– Далида, – улыбается она еще шире.
– К-как?!
– Да-ли-да, – говорит она мне по слогам, и я утверждаюсь в мысли, что все это мне снится.
Опять этот извращенец Дали да еще с подтверждением. Дали – да. Славно! Что может быть лучше Далиды в дырявом сарае? Дырявый сарай без Далиды.
– Хочешь выпить? – спрашивает она.
– Нет.
– А меня хочешь.
– Нет.
– А хотел.
– А получил?
Она смеется. Откуда ты здесь, дитя гор, юрт и кишлаков, в чем вы там размножаетесь, я уж не знаю, откуда ты в Свердловске, славном трудовом городе Уралмаша? И почему я, именно я рядом с тобой?
– Что ты ржешь? Получил или нет?
– Сам знаешь, – давится она от смеха. – Сам знаешь и видишь. Что ты хочешь? Выпить хочешь?
– Водка есть?
Мне плохо, ужасно плохо, и я хочу, чтобы мне стало еще хуже.
– Ну, не совсем водка…
– А что?
– Не совсем водка, я же сказала.
– Что ты сказала, дура? Что значит, «не совсем водка»?
– Своя.
– Что своя? Иди ты в Тавду со своими загадками! Можешь говорить по-человечески?
– Самопляс.
– Самопляс? Это еще что за хрень? Самогон, что ли?
– Самопляс.
– Что ты лепишь, дурила? И откуда только ты взялась. Я чего, его выпью, плясать стану? Или как?
– Или как, – опять смеется. – Ты его выпьешь, любить меня станешь. Хочешь?
– Тебя – нет.
– Не меня, самоплясу.
– А я не сдохну?
– Я не знаю, – серьезно пожимает она плечиками, ничего плечики, ширины объятной. – Может, сдохнешь.
– Ты что, скотина, отравить меня хочешь? Где твоя бутылка? Доставай!
Она сует руку себе между ног, далеко сует. Кажется, сквозь себя и за сарай, наружу. Рука все тянется, тянется. Уже к вокзалу ушла рука, глаза б мои не смотрели. Однако смотрят, напряженно смотрят мои глаза на странную операцию восточной чаровницы, красавицы Далиды, и наконец, с легким, как мне кажется, стоном, рука ее возвращается. В пальцах действительно бутылка, полная до краев и заткнутая добротной пробкой.
– Ты… ты… Откуда ты ее достала, где она у тебя была?
– Не там, где ты думаешь.
– А где я думаю?
– Сам знаешь.
– Ты ненормальная, да?
– Я нормальная, да. А ты дурачок. Самопляс надо пить теплым.
– Почему?
– Потому.
– Где она у тебя была?
– Там, – взмахивает она рукой над коленями. – Я ее грела. Будешь? – она протягивает мне бутылку. – Открывай.
– Не могу. Сама.
– Хорошо, сама, – она впивается зубами в пробку, и та гулко чпокает, давая накопившимся газам выход. – На, пей!
– Сама! Сначала сама.
– Хорошо, сама, – снова соглашается она и с видимым наслаждением делает несколько глотков из горлышка. – А ты после меня будешь?
– Буду.
Буду, чего уж теперь, когда между нами все было. Спирт – он дезинфицирует, это вам не половой акт, никакой опасности. Кроме возможной потери пульса, конечно, и скоропостижной кончины в сраном свинарнике на окраине Свердловска. Если мы в Свердловске, подумалось, если в Свердловске. Только бы не в Тавде.
Я ведь и вправду не пил в армии, не давал мне старлей. Берег мое здоровье. Рюмочку спирта по большим праздникам, когда у него самого на душе кошки скребли. А такое бывало не часто, спокойный был старлей. И вот когда мы расстались, я дорвался. Сам не знаю зачем дорвался, не было такой уж жажды. Но хотелось с кем-нибудь познакомиться, прижать кого-нибудь к груди и так далее, чего я без водки сделать не смог бы. Такой уж я стеснительный, опять же Лида… Изменять ей после того, как держался, пусть и вынужденно, целый год, а до встречи оставались какие-нибудь сутки, это не разумно. Так-то я себя уже уважать стал, благородством оброс, и вдруг… Сам ведь это «вдруг» себе устроил, сам раскрутил. Да, Лида… Да-лида. Игра слов – нарочно не придумаешь. Мистика какая-то.