Тень Эдгара По
Шрифт:
Честно говоря, темпы Дюпона меня беспокоили, и скрывать беспокойство удавалось плохо. Наверное, я должен был сам сообразить насчет газетных страниц. Или если не сообразить, то хотя бы вычитать между строк у По. Его К. Огюст Дюпен всегда принимал во внимание самые на первый взгляд незначительные газетные статьи, касающиеся преступления, и брался за расследование лишь после тщательного анализа всего, что напечатано в прессе.
Впрочем, у меня было оправдание — если К. Огюста Дюпена время не стесняло, то нам с Дюпоном наступали на пятки. Перед мысленным взором беспрестанно маячила физиономия моего похитителя, Дюпена. (Перечитав эту фразу, я прихожу к выводу, что не следует писать
Я занялся поисками газет, которые требовал Дюпон. Офис «Балтимор Сан» был первым в нашем городе сооружением со стальным каркасом. Некоторые находили это пятиэтажное здание красивым, я же, шагая от кабинета к кабинету, слушая, как подо мной, на цокольном этаже, гудят и грохочут печатные станки и паровые машины, жар от которых нагревает пол и подошвы ботинок, а надо мной барабанит, словно дождь по крыше, телеграфный станок, мысленно употребил другой эпитет — грандиозное. Я оказался как бы в утробе могучего существа, чьи обменные процессы шли на потребу многочисленным жителям Балтимора.
Еще я побывал у главных конкурентов «Балтимор Сан» — виговских газет «Патриот» и «Америкэн», а также в издательствах с репутацией демократических — «Клиппер» и «Дейли Аргус». В результате Дюпон получил все нужные газеты. Затем я отправился в читальный зал за новыми статьями об Эдгаре По и за газетами, издаваемыми в других штатах.
Я до сих пор не послал весточки о своем возвращении ни Хэтти, ни Питеру. Миссис Блум запретила Хэтти писать мне в Париж, и этот запрет тяжким грузом лежал на сердце. Что касается Питера, он в последних письмах почти не упоминал о Хэтти (равно как и о других предметах, могущих меня заинтересовать), зато без конца намекал на деликатные обстоятельства, касающиеся нашего бизнеса, обсуждать которые непременно надо при личной встрече. Неудивительно поэтому мое желание видеть обоих, Хэтти и Питера. Но вот что странно — все обстоятельства, не имевшие отношения к нашему с Дюпоном делу, отодвинулись на второй и даже на третий план; я был словно одним из плодов воображения Дюпона, я не смел покидать отведенные мне границы, пока дело наше не будет завершено — лишь тогда смогу я обрести прежний статус.
За три месяца, что я провел вдали от дома, в Балтиморе произошли существенные перемены. Город рос как на дрожжах. Всюду, куда ни глянь, высились груды строительного камня, взбегали по незавершенным стенам лестницы, торчали лопаты, кирки, молотки и прочий инструмент. Пятиэтажные товарные склады давно превзошли размерами старинные особняки. Все дышало новизной, а балтиморцы дышали белесой пылью, что покрыла город. Но было в воздухе, помимо новизны и пыли, нечто другое, чему я не сразу нашел название. Смятение. Нерадостное волнение. Вот какие чувства охватили меня, едва я спустился по трапу, и уже не отпускали.
Я вошел в читальный зал, уселся, приготовил блокнот и открыл газету. Я скользил глазами по заголовкам, несколько раз отвлекался на репортаж о том или ином событии, имевшем место в мое отсутствие. Наконец я нашел то, что искал. Сердце запрыгало — от удивления, возбуждения или страха — не знаю. Я схватил другую газету, третью, четвертую — нет, статья была не из тех, что помещают на последнюю страницу ради заполнения лакуны. Отнюдь! Статьями этой тематики пестрели все газеты! Каждое издание считало своим долгом поместить несколько абзацев
Что касается фактов о смерти По, ни в одной газете я их не обнаружил. Напротив, каждая статья, подобно разносчику газет, лишь обещала сенсацию, но не раскрывала ее сути.
Я бросился к престарелому библиотекарю. Правда, у его бюро стоял другой читатель, но, поскольку он не говорил с библиотекарем, я счел, что мой вопрос не будет воспринят как грубое вторжение.
— Почему столько пишут об Эдгаре По? Откуда такой ажиотаж?
— Ах, мистер Кларк, сразу видно, что вы долго отсутствовали! — отвечал, оживившись, библиотекарь.
— Сэр, еще несколько месяцев назад в Балтиморе никто не интересовался обстоятельствами смерти Эдгара По. А сейчас это прискорбное событие обсуждают все газеты, словно оно произошло вчера!
Библиотекарь хотел ответить, но тут нас прервали.
— Да, вы правы! — воскликнул неизвестный посетитель читального зала.
Мы разом обернулись на него. Это был крупный мужчина с кустистыми бровями. Прежде чем продолжить фразу, он трубно высморкался в обширный носовой платок.
— Я тоже читал эти статьи, — сказал он доверительно, чуть пихнув меня локтем, точно мы с ним были старые приятели. Я устремил на него непонимающий взгляд.
— Статьи о смерти По! — пояснил незнакомец. — Разве это не восхитительно?
— Что же тут восхитительного?
— А по-вашему, Эдгар По не гений? — с подозрением осведомился незнакомец.
— Разумеется, гений! Гений из гениев!
— И вы считаете, что лучше «Золотого жука» еще ничего не было написано, по крайней мере в прозе?
— Разве только «Низвержение в Мальстрем», — согласился я.
— Ну, значит, тот факт, что это событие наконец-то завладело вниманием газетчиков, должен вас радовать. Я говорю о трагической кончине Эдгара По.
С этими словами незнакомец чуть коснулся шляпы, кивнул библиотекарю и покинул читальный зал.
— Что вас так поразило, сэр? — спросил библиотекарь.
— Эти газеты, сэр. Почему… — Но мысли мои успел занять — и смутить — странный человек, только что вышедший из читального зала. — Кто этот джентльмен? Тот, что стоял возле вашего бюро, а потом откланялся?
Библиотекарь не смог сообщить ничего вразумительного. Я извинился и поспешил на улицу, но на углу Саратога-стрит уже никого не было.
Эти три фактора — газетная шумиха вокруг По, неизвестный почитатель его таланта и беспокойство, отравлявшее балтиморский воздух, так повлияли на меня, что я не сразу заметил пожилую седовласую женщину с пухлыми щеками. Она сидела на скамейке неподалеку от публичной библиотеки. Сидела и читала Эдгара А. По! Наблюдательность всегда была моим слабым местом, но в одном аспекте я дам фору многим, и ситуация предполагала задействование именно этого аспекта. А дело в том, что я коллекционировал издания Эдгара По, купил по экземпляру каждого и мог отличить одно издание от другого даже издали — по цвету обложки, формату, шрифту и другим мелким признакам. Впрочем, невелика заслуга, если учесть малочисленность изданий. Сам Эдгар По был недоволен тем, как его издавали. «Эти плуты, — сетовал он в одном письме, — все делают по своему вкусу, чем уничтожают самую идею произведения. Я решил сам издавать свои книги». Этому не суждено было сбыться. Финансовые дела По совершенно расстроились, а в оплате его стихов и прозы периодические издания проявляли привычную скаредность.