Тень Голема
Шрифт:
– Я помню тебя, чернец! – улыбнулся он в седую бороду. – Всегда был дерзким, и постриг тебя не усмирил!
Он скользнул холодным взглядом на Дионисия и его помощников.
– Посадите их! – кивнул он архидьяконам под неодобрительный гул Собора, после чего с хитрым прищуром посмотрел на отца Феону.
– Думаешь, позвал и буду слушать рассказ о праведной жизни отца Дионисия? Ошибаешься! Спрошу тебя о другом, чернец. Когда патриарх Иерусалимский Феофан приезжал в Лавру, не возлагал ли он клобук свой на голову Дионисия со словами: «Будешь первый в старейшинстве по благословению нашему»?
– Истинная правда, Владыко, благословил с молитвой и целовал в уста…
– Так! – нахмурился Иона, обведя взглядом притихший Собор. – Скажи, чернец, а не велел ли патриарх Феофан петь на обоих клиросах: «Спаси, Христе Боже, отца нашего архимандрита Дионисия»?
– Было сие! – согласно кивнул Феона. – Сказал патриарх братии: «Запишите себе, что совершил я над архимандритом, пусть ведомо будет изволение наше грядущим родам!»
– Значит, ты подтверждаешь предерзостное желание архимандрита Дионисия взойти на Патриарший престол? – торжественно заключил митрополит Крутицкий и, не сдержавшись, удовлетворенно хлопнул ладонью по краю стола.
Феона от негодования едва не потерял дара речи, но быстро взял себя в руки.
– Я такого не говорил! – сдержанно ответил он, не обращая внимания на галдеж собравшихся. – Сие обвинение вызвано клеветой и злобными наветами бесчестных людей!
Митрополит криво усмехнулся в седую бороду и поднял со стола несколько писем.
– Тайные грамоты показать? Смотри вот!
На этот раз ответить митрополиту Феона не успел.
– Всё вранье! – раздался за его спиной полный возмущения голос Афанасия, не сдержавшего переполнявших его чувств. – Доносы – дело рук келаря Алексашки Булатникова, который давно на архимандрита зуб точит.
Афанасий погрозил опешившему от неожиданности келарю огромным крестьянским кулаком.
– Менял, поганец, пустые вотчины на жилые монастырские, на чем и пойман был. Дионисий тогда Алексашку пожалел, не сообщил царю, а келарь отблагодарил его изветом подлым!
– Ты чего брешешь, облом сиволапый? Плетей захотел? – заревел обиженный келарь, вскакивая с места с поднятым над головой посохом, но, рассудительно глядя на увесистые, покрытые редкой рыжей щетиной кулаки инока Афанасия, никаких действий не предпринял.
Даже его верные прислужники, троицкие иноки головщик [23] Лонгин и уставщик [24] Филарет, отличавшиеся среди остальной братии особой дерзостью, невежеством и необузданностью нрава, ограничились потоком злобных ругательств в адрес строптивого чернеца. Тем временем Афанасий, не на шутку закусивший удила, успокаиваться тоже не собирался.
– Нечего меня пугать, – грозно рычал он на келаря и его людей. – У меня на голове две росписи от латынянских сабель да в теле шесть свинцовых памяток от мушкетов. Пока вы, пердуны толстобрюхие, на Соловках отсиживались, я на войне кровь проливал!
23
Чин церковнослужителя, возглавлявшего певчих на клиросе.
24
Церковнослужитель, наблюдающий за порядком богослужения по уставу.
Конец ознакомительного фрагмента.