Тень Голема
Шрифт:
Поднявшись на мраморные ступени Нарядного крыльца, Марфа обернулась и, величаво подняв руку, унизанную драгоценными перстнями, холодно произнесла:
– Тут ждите! Вам там не место!
Натасканная челядь замерла на пороге Теремного дворца, послушно склонившись в поясном поклоне. Марфа желчно ухмыльнулась.
Бряцая на ходу серебряными подковками сафьяновых сапожек, она прошла в услужливо распахнутые перед ней двери и в несколько шагов миновала сени, охраняемые двумя десятками вооруженных стрельцов полка Ерофея Полтева, из предосторожности державших свои пищали на боевом взводе, отчего в сенях всегда стоял стойкий запах жженой пеньки от тлеющих ружейных фитилей. Сам же стрелецкий голова вместе с дюжиной ближних к царю царедворцев находился в передней, терпеливо ожидая выхода государя для ежедневного отчета и получения новых указаний.
Удостоив находившихся в приемной вельмож лишь легким кивком головы, мать царя стремительно приблизилась к резным дверям престольной, служившей Михаилу рабочим кабинетом. Тут, к ее неудовольствию, произошла маленькая заминка. Царский постельничий, Константин Михайлович Михайлов, широко раскинув руки, бросился наперерез, имея намерение задержать ее, но осекся, встретив тяжелый, как кистень, взгляд Марфы.
– Михайлов, не дури, ты меня знаешь!
– Государыня-матушка, Марфа Ивановна! – заныл постельничий, в нерешительности топчась у дверей. – Нельзя… не велено!
– Иди прочь, Костюшка, меня это не касается.
Михайлов, безвольно опустив руки по швам, послушно отступил в сторону.
– Ну? – добавила Марфа, сверля недобрым взглядом замешкавшихся стрельцов.
Опамятовав, те поспешно отворили тяжелые двухстворчатые двери, пропуская грозную инокиню в царскую престольную. Следом за ней двери с глухим стуком затворились, и в передней воцарилось неловкое молчание.
Михаил встретил мать, сидя за рабочим столом, с тонко отточенным гусиным пером в руках. Оторвавшись от чтения длинного столбца, извлеченного из серебряного ковчега, своими очертаниями напоминающего небольшой котелок на трех гнутых ножках, он с удивлением посмотрел на Марфу поверх читаемого им свитка.
– Матушка?
Сколь ни являлось его удивление искренним, Марфа распознала в нем растерянность и смущение, вызванные очевидной поспешностью, с которой государь занял свое место за рабочим столом. Даже столбец он держал к себе оборотной стороной, на которой кроме «скреп» думного дьяка на склейках листов иного текста не имелось.
– Ты один, Миша? – спросила Марфа, с подозрением озираясь по сторонам.
– Один, конечно! – ответил сын и суетливо поднялся с кресла навстречу матери.
Марфа перекрестила его склоненную голову, после чего троекратно поцеловала в обе щеки и крепко обняла.
– Не ждал меня, вижу? – насмешливо скривив губы, спросила инокиня, все еще осматривая престольную.
– Не ждал! – честно признался Михаил. – Что-то случилось?
– Поговорить хочу.
– О чем, матушка?
– О невесте твоей, Машке Хлоповой!
Расправив полы широкого летника, Марфа села в резное итальянское кресло напротив челобитного окна. Под ее весом крепкое кресло жалобно заскрипело. Михаил нахмурился и, скрестив руки на груди, присел на край письменного стола.
– Так! Ну и чем она теперь тебе не угодила?
– Да все тем же, Миша! Своенравна девка, заносчива. Почтения к старшим не проявляет! Подарками моими пренебрегает! Лишний раз на поклон сходить к свекровушке – ниже своего достоинства считает! Не должна государева невеста вести себя подобно! Грех в том великий вижу, и грех этот на каждом, кто потакает ей в скверне самовольства и непослушания.
– Да откуда слова такие жестокие, маменька? – болезненно поморщился Михаил. – Маша добрая девушка и к тебе испытывает почти дочернее чувство любви и трепета. Сам не раз от нее это слышал!
Марфа возмущенно закатила глаза и с силой ударила иноческим посохом об пол.
– Не лги матери! У меня свои глаза и уши имеются! Говорю тебе, истинно – не пара она нам! С тяжким бременем венца царского худородной не справиться. Откажись, пока не поздно!
Молодой царь недовольно скривил лицо и собрался было возразить, но прежде чем он успел это сделать, из опочивальни донесся подозрительный шум, словно что-то тяжелое упало на пол.
Марфа тревожно обернулась на звук и стремительно поднялась с кресла.
– Кто там у тебя?
– Говорю же, никого! – в смятении бросился Михаил наперерез матери, но было уже поздно.
Марфа распахнула дверь в спальню одним крепким ударом ладони и заглянула внутрь. Царская опочивальня представляла собой небольшую комнату, посередине которой стояла высокая резная кровать под роскошным балдахином. Стены и своды помещения были отделаны драгоценным атласом и тиснеными цветными кожами. В спальне имелось всего три окна, с вставленными в них разноцветными слюдяными оконницами. Окна были приоткрыты, отчего сквозняк свободно гулял по комнате, развевая бархатный полог балдахина, который, видимо, и повалил на пол медный светец, теперь лежавший у основания кровати. Людей в комнате не было.
– Ну, убедилась? – обиженно засопел Михаил из-за спины матери.
Вместо ответа Марфа шумно повела чувствительным носом и, видимо, уловила нечто, заставившее ее раздраженно прикусить губу. Потемнев лицом и нахмурив брови, она пронзила сына колючим взглядом.
– Хочу напомнить, Мишенька, что пока отец томится в польском пленении, я отвечаю за твои помыслы и поступки!
Царь озадаченно почесал затылок и, не ища ссоры, ответил, тщательно подбирая надлежащие обстоятельству слова. Получилось, впрочем, все равно слишком резко и непривычно для него.
– Матушка, я почитаю твою самоотверженность и заботу обо мне, но я давно не подлеток! [6] Я полновластный государь державы Российской и могу сам принимать решения там, где считаю это уместным для себя!
Неожиданно получив столь решительную отповедь, Марфа покраснела от гнева и досады, но, сдержав ярость, обернулась и пошла к выходу. Однако в дверях опочивальни задержалась на мгновение.
– Смотри, государь, может случиться так, что придется тебе выбирать между матерью и невестой. Подумай об этом! Хорошенько подумай!
6
Ребенок подросткового возраста.