Тень креста
Шрифт:
Пролог
ПРОЛОГ
Он вынырнул из бездны забытья внезапно и бесповоротно - утренний холод настойчиво тревожил ещё живую человеческую плоть, а влага травяной росы освежила бледное от беспамятства лицо. Веки, залитые собственной кровью, разлипались с большим трудом. Рана на голове давала знать себя тупой надоедливой болью и изнуряющей тошнотой, а кольчуга, всё больше и
Когда зрение, слух и ощущение окружающей реальности вновь вернулись к нему, человек ещё слабыми руками скинул с себя тяжёлый труп врага, очевидно поражённого его рукой. Сразу стало легче видеть и дышать. Он, наконец, смог сесть самостоятельно, и из этого положения сумел детально оглядеть окружающее пространство. Теперь одинокий воин вспомнил всё: битву за свой город, гибель христианского воинства под его стенами, сбор оставшихся в живых воинов и городского епископа в поле далеко за городом. А также и последнюю клятву на крестообразных рукоятях мечей его людей, направившихся за помощью в столицу - к королю. Они поклялись с этой поры ценой собственной жизни, смекалкой и хитростью уничтожать варваров - всегда и везде, таким был обет, данный на кресте и в епископском присутствии. Отступников и нерешительных не было и не могло быть, а цена собственной жизни отошла на последний план.
Под самой столицей маленький отряд попал в засаду - варваров оказалось слишком много, и те взяли верх, уничтожив всех христианских воинов, шедших за помощью к королю - не уберёгся и он, их предводитель. И теперь единственное желание завладело выжившим - как можно быстрее покинуть это место беды, поражения и смерти, уйти отсюда и спасти свою жизнь, в такие мгновения каждый думает лишь о себе, а не о битве или вере, слишком тяжёлой оказалась действительность, в которой очутился христианский воин.
Вначале он поднялся на четвереньки, а потом уже встал на ноги, но два этих действия отозвались новым приступом головной боли и тошноты. Воина вырвало, но и это не принесло облегчения. Нужно было идти, и заплетающиеся ноги сами повели страдальца на дорогу, ведущую к маленькому озеру. Казалось минула вечность, пока христианин добрался до воды. Жгучая жажда бросила человека на колени, но первым делом он сунул голову в студёную влагу. Вода вокруг головы сразу стала розовой, но не замечая этого, воин с наслаждением напился, а потом тщательно умыл лицо. Стало немного легче. Здесь же он избавился от кольчуги, ставшей непомерно тяжёлой и отнимающей последние силы. А потом побрёл по луговине в противоположную от восходящего солнца сторону - на запад.
Но хватило его совсем ненадолго, силы закончились внезапно, и воин упал лицом в траву. Второе возвращение на свет Божий было совершенно иным - глаза открылись сами собой, нос учуял запах костра, а уши уловили звуки чужой речи. Говорили на варварском наречии: мужчина и женщина что-то громко обсуждали. За время иноземного нашествия христианин часто видел захватчиков, а допрашивая пленных, такие тоже были, стал понимать чужой язык. Нет, он не смог бы сам говорить на нём, но обиходные фразы запомнил накрепко. С трудом повернув голову налево, воин увидел говоривших - по виду напоминали крестьян-колонистов. Варвары стояли у телеги со скарбом: мужчина с раздражением протянул вперёд пустые ладони, показывая что у него больше ничего нет, а женщина, на вытянутых руках поднося свёрток с ребёнком чуть ли не под нос мужа, жаловалась, жаловалась и жаловалась, очевидно умоляя мужчину сделать хоть что-нибудь для спасения малыша.
Напряжённый слух раненого уловил и отдельные слова, исступлённо выкрикиваемые женщиной:
– Твой сын... Болезнь... Молоко... Совсем нет еды.
Варвары, скорее почувствовали, чем увидели взгляд очнувшегося воина, и эта ситуация положила конец спорам. Женщина снова дала напиться раненому и положила на лоб тряпку, смоченную холодной водой, а потом, через короткое время, чистой тряпицей обмотала голову найдёныша, завязав узелок чуть потуже, чем на собственном платке.
– Кто ты?
– спросила женщина, не выпуская из рук младенца, убаюкивание успокоило малыша: он перестал капризничать и громко плакать.
– Христианин... Воин...
– ответил раненый, ничего не скрывая: полное безразличие овладело им. Ему стало всё равно, что будет дальше, жизнь потеряла всяческий смысл, осталось молить Господа о скором конце.
Мужчина помог незнакомцу лечь на телегу, а потом подсадил и жену с сыном, тут мохноногая лошадёнка неспешно двинулась в путь. Перевязка облегчила боль, и воин заснул беспокойным сном. Проснулся христианин от гула голосов у себя над головой, они неслись со всех сторон: разом говорило много мужчин и лишь один женский голос звучал им в противовес:
– Христианский воин... Раненый, но сильный и выносливый... Он выживет и оправится от раны... Моя добыча... Могу продать... Сын умирает от голода и болезни... Нужна еда и кров.
Скосив глаза в сторону, раненый обнаружил, что телегу окружает плотное кольцо норманнов, сверкающих доспехами и шлемами, вооружённых до зубов. Чуть поодаль стояли телеги с награбленным добром, к которым в страхе жались связанные пленники. Воины варваров говорили одновременно, потому наслоение звуков их речи не давало христианину понять суть разговора. Но перебранка эта очень напоминала торг. А вот последние слова женщины, она стояла совсем близко к телеге, разъяснили всё:
– Богатая одежда... Получите хороший выкуп... Даром не отдам.
Эти слова повергли христианина в дрожь возмущения - его умирающего продают, как вещь или мешок сена, как бездушный скот, но они же придали раненому силы. Воин попытался встать, но наконечники четырех копий упёрлись ему в грудь. Затянувшийся торг был закончен: четыре монеты, блеснув на солнце, зазвенели в подоле варварки. Тут же новый пленник был связан по рукам и ногам, а потом помещён на телегу поверх награбленного добра. Горячая и колкая обида на варваров слезами выплеснулись из глаз христианина.
Колонна двигалась неспешно, натужно скрипели колёса перегруженных повозок, за которыми брели ряды, утомлённых долгой ходьбой, пленников: людей разного ранга, уравненных одной верёвкой - селян, городских мастеров, зажиточных горожан, священников и простых монахов.
Раненный лежал на спине и смотрел на небосвод. Светло-голубое небо отразилось в глазах нового пленника, но они вдруг потемнели и налились чернотой, душа же переполнилась мстительной ненавистью ко всем язычникам - мирным и немирным, теперь все они навсегда стали его врагами и не было им ни милости, ни сострадания, ни прощения. Снова захотелось жить для того, чтобы, набравшись сил, убивать иноземцев снова и снова. Раненый воин и сам не заметил, как желание это, пронзив его насквозь, приобрело черты безумия: безумной жажды крови, желания неутолимой мести, испепеляющая нутро, безжалостная ненависть обуяли воина с головы до пят. Теперь он точно знал, что выживет любым путём и в любых условиях, потому что жизнь для безумца обрела новый смысл.