Тень Лучезарного
Шрифт:
– И это все? – удивилась Кама.
– Этого достаточно, – сказал Иктус.
– Второй? – нахмурилась Кама.
– Второй более опасен, – отметил Иктус. – Это Винум.
– Винум? – удивилась Кама. – Синий от татуировок? Пьянчуга Винум? Он же сын прежнего старшины стражи. Лет как пятнадцать умер старик. Уже и его сменщик погиб. Винума каждая собака в Лаписе знает. Ему, кажется, лет тридцать пять. Был прожженным пьянчугой последние десять лет. Но взялся за ум, с прошлой весны, как сказал Дивинус, не был пьяным ни разу. И татуировки его – заговоры от пьянства. Я видела на руках. Неумелые, вряд ли действенные, но результат есть. Что еще надо? Он обычный мечник, не более того.
– Мы на войне, – не согласился Иктус. – Десять лет человек пил, валялся, как говорят, под заборами, трясся, имел обвисшие веки и красный нос, и вот он уже как зеленое яблочко. Такой кислый, что не укусишь. И руки не дрожат. И кожа – деревенская девушка мечтает о такой коже в семнадцать, а ему – тридцать пять. И заклинания на руках – полная ерунда. Они не неумелые, они никакие не заклинания. Или принцесса думает, что вычерченные на староатерском заклятия против пьянства кого-то избавляют от пагубной страсти? А что у него за татуировки на спине? На животе? Отчего он никогда не раздевается, даже если лаписцы устраивают баньку. Отчего рядом с ним если закроешь глаза, то его словно и нет. Рядом с любым другим я чувствую человека, а его нет.
– Закрой глаза, – сказала Кама, и едва Иктус сделал это, тут же подобралась, свернулась клубком, сжалась, схоронилась.
– Как ты это делаешь? – восхитился Иктус. – Да не просто исчезла, а будто истаяла. Руки, ноги, голова, словно огонь оставила, а потом и его притушила. Как?
– Ты маг? – спросила Кама.
– Почти такой же, как воевода, – поклонился Иктус. – Неученый, но еще и не выбранный. Винум прячется почти так же, как это сделала ты. Но ты исчезаешь, а он – словно пропасть. Дыра. Его не просто нет. В нем кроется что-то. Очень глубоко.
– Я поняла, – сказала тогда Кама, вытащила из поясной сумки два куска желтоватого мела на шнурках и один из них протянула Иктусу. – Возьми. Я расскажу тебе сегодня вечером, что вы будете делать. Завтра с утра – вы выйдете на место, неся оружие не на поясе, а в мешках на спине. Путь будет лежать через Фиденту. Но не через мост, а вброд или вплавь. Зима теплая, переживете. Переправитесь через десять лиг западнее моста. Там вас будет встречать Фортис Верти, брат покойного короля Фиденты. Там ты и он и расскажете воинам, что нужно делать.
– На сколько дней брать запас еды? – спросил Иктус.
– На день, на два, – ответила Кама.
– Тогда я знаю, что ты задумала, – кивнул Иктус. – Мел зачем?
– Сломаешь, когда начнется, – ответила Кама. – Я буду знать.
– Помощи ждать не буду, – отрезал Иктус и ушел.
…И вот теперь она перебирала все в голове и думала, не упустила ли чего? Соглядатаев, лучших соглядатаев к подозрительным Станту и Винуму Касасам приставил. Процелла с мечом Игниса уже определена на ближайшее время на постой в крепости Ос, да не просто так, а в укрепленной дозорной башне под присмотром самого Орса, как бы тот ни противился и ни горячился. Пришлось напомнить ему слова Сина о важности меча, да объяснить, что вряд ли он предназначен гахам, если с ними можно сражаться и без него. Тем более что враг так и не обнаружен, а те, на кого падало подозрение, ведут себя как невинные младенцы, разве только слюни для всеобщего умиления не пускают. Впрочем, и Процеллу в Ос удалось доставить тайно, и хода к ней никому, кроме Орса, нет. Одно слегка насторожило великана, что за мальчишка сидит ярусом ниже Процеллы, и почему он тоже попадает под надзор Орса, и отчего Процелла то и дело шушукается с ним через дымоход?
– С дымоходом бороться бесполезно, – вздохнула Кама. – Главное, чтобы он не вылез через него.
– Это как же? – удивился Орс. – Там же решетка, да и печь топится постоянно. Кто он такой, этот Эм? Из Эрсет прибыл? Лаэт, а волосы черные. Может, мне Процеллу как раз от него надо оберегать?
«Вряд ли», – подумала Кама и вспомнила, как Процелла через половину дня после того самого разговора притащила к ней мальчишку, да не так, как было уговорено, а одного, зато с метелкой, ведром и лесенкой.
– Это что еще? – спросила тогда Кама.
– Трубы чистить, – прошипела Процелла таким тоном, что все понимающая Имбера тут же поднялась и ушла. – Это Эм.
– Эм, – поняла Кама. – И что же?
– Меня зовут Эм, – произнес мальчишка с легким восточным акцентом и взъерошил черные кудри. – Я лаэт, а волосы черные в бабку. Она была атеркой. Родом из Вохима, ушел сюда, потому что… балахонники стали подбирать все под себя. Убили многих. Мать мою. Брата. Отца. Но это давно было. Мне еще тогда шестнадцать только стукнуло. Сейчас мне уже двадцать два.
– Почему такой худой? – спросила Кама.
– Так он трубы чистит, что на этом заработаешь? – пожала плечами Процелла.
– Хорошо заработаешь, – не согласился Эм. – Но я их чищу и в замке, а здесь они длинные. Цепью да грузом не везде доберешься, так что приходится сохранять худобу. Для дела. Найду другую работу – потолстею.
– Ты его ко мне на прокорм привела? – спросила Кама, взглянув на Процеллу.
– Это он самый, – прошептала та. – Мудрец!
– Мудрец? – удивилась Кама. – В двадцать два года видом на шестнадцать? И в чем же его мудрость?
– Какой я мудрец? – замялся парень. – Вот отец у меня был мудрец, а я разве мудрец?
– У меня одна долинка была на примете, – рассказала Процелла. – Все хорошо, только прохода в нее не находилось. Скала там торчала на другом берегу пропасти. А можно было и овец пасти, и деревеньку поставить на полсотни дворов. А мост – не перекинешь толком. Долбить надо. А это на все лето работы. Я стала собирать работников. Вроде него. Какие летом трубы? Не скажу, что он был очень рад. Но уже через день на том самом месте случился камнепад. Скала с изрядным куском берега обрушилась. Мало того, что и мост не нужен стал, присыпало ущелье, так и озерцо образовалось. Просочится, конечно, вода, но когда еще. И сильно громыхнуло. Старожилы говорят, что никогда такого грохота не было. Стекла вылетели в избах в ближней деревеньке. А до нее лига. Обвалы кое-где приключились, но никто не пострадал, к счастью. А в долинке той деревня. Второй год уже.
– А я тут при чем? – недоуменно переставил лестницу под другую руку парень.
– Ты единственный, кто не пришел на начало работ, – улыбнулась Процелла. – Никто не знал, что долбить уже ничего не надо.
– Я проспал! – надул губы парень. Надул и щелкнул пальцами. Легко, еле заметно, но послал и Процелле, и Каме наговор лености и спокойствия.
– А? – развела руками Процелла. – Вот он всегда так. И ведь скажет, что и знать ничего не знает.
– А мы сейчас посмотрим, – щелкнула в ответ пальцами Кама, отправляя парню наговор на болтливость. На болтливость, да с небольшим довеском. С небольшим, но с искрами. Станешь заговаривать зубы, пальцы начнут искрить.