Тень Лучезарного
Шрифт:
С высокой стены наклонился Церритус. Только это был не тот Церритус, который смотрел, как Игнис сбивал с ног Зелуса в бэдгалдингирском трактире. Этот Церритус сиял удачей и силой. Улыбка не сходила с его лица. Темные, как будто провалившиеся глаза искрились радостью.
– Бибера! Пожалей отца!
Бибера, прикусив губу, срывала веревки, которыми был примотан к столбу несчастный. Ванитас качал головой, хрипел, слезы текли по его щекам, и Бибера что-то шептала ему, торопясь рассечь узы на его теле, прижимаясь к нему и сама заливаясь слезами.
– Я предупредил, Бибера, – зачмокал сверху Церритус.
– Он уже мертв, – сухим голосом проронила Туррис, – и спасти его нельзя.
– Магия? – спросил, озираясь, Холдо.
– Злоба его мучителей, – зажмурилась Туррис. – Смотрите.
Они подошли вплотную. Ванитас уже был освобожден от веревок. Он стоял, пошатываясь, опираясь спиной о столб, но его руки безвольно висели, сухожилия были подрезаны на них и в локтях и, кажется, в плечах. Во всяком случае, кровь заливала руки от плеч.
– А ты как хотела? – разводил наверху руками Церритус. – Хотела, чтобы моего дядюшки коснулась эта ужасная магия? Чтобы беднягу гнали, как скот, навстречу его счастью? Я же не изверг. Я оградил его от этой участи. Поэтому его пришлось связать. Ну и чуть-чуть поработать над его руками. Он мог наделать глупостей. Руки ведь не главное, сестричка. Главное, чтобы был жив!
Бибера уже почти рычала, срывая с лица отца тугую повязку, как вдруг замерла. Во рту Ванитаса торчала пробковая затычка, какими обычно затыкают сливные отверстия в винных бочках.
– Пожалей отца! – продолжал увещевать со стены Биберу Церритус.
– Что это? – спросила Бибера у отца.
Ванитас моргнул, закрыл глаза, выдавливая слезы, затем кивнул.
– Мне это вытащить? – спросила Бибера. – Я не чувствую магии.
«Да», – кивнул отец.
– Я люблю тебя, – прошептала Бибера.
«И я», – кивнул отец и постарался открыть рот чуть шире.
Бибера ухватилась за пробку, осторожно потянула ее на себя, но едва она сдвинулась на палец, во рту у Ванитаса что-то щелкнуло, заскрежетало, и сразу четыре стальных шипа разорвали глотку брата короля Тигнума изнутри.
– Я же предупреждал! – залился хохотом наверху Церритус.
– Я убью тебя! – завизжала Бибера.
– Взять всех, я видел четверых, – приказал Церритус, и толпа ардуусцев сомкнулась вокруг спутников.
Через несколько минут на оголовке стены, который достигал ширины в три десятка шагов, Церритус сдвинул ногой в сторону отобранное у спутников оружие, оглянулся на стоявших за ним таких же безумных ардуусцев, приблизился к четверке, которую держали, стягивая путами, несколько десятков крепких рук. Осмотрел пленников, усмехнулся, глядя в лицо Игнису, кивнул Бибере, с недоумением оглядел Холдо, с интересом взглянул на Туррис.
– Подумать только, – пробормотал он вполголоса. – Принц, почти принцесса, хотя и мерзкой породы, мальчишка, не знающий жизни, все еще привлекательная женщина, которая что-то знает о ней. И в глазах у всех ненависть. А ведь достаточно одного поцелуя великого Зелуса, и свет любви будет озарять каждый ваш шаг.
– У него губы не отвалились, зацеловывая всю твою шайку? – прошипел Игнис.
– Ты можешь оскорблять меня… – побледнел Церритус, вытягивая из ножен меч, – но императора.
– Церритус, – предостерегающе окликнул его один из стражников. Незнакомый молодой воин со знакомым голосом. С очень знакомым голосом.
– Я помню, – сунул меч в ножны и поклонился стражнику Церритус. – Помню, мой друг. Мы властны творить добро и переворачивать его, поскольку зло и добро – две стороны одной и той же монеты, но мы не можем вредить тем, кому судьбой уготовано… – Церритус захихикал, – служить проводником воли императора. Даже если они об этом и не знают.
– Что ты затеял? – спросил Игнис. – Ты уничтожаешь собственное королевство.
– Собственное королевство? – задумался Церритус. – А ну-ка, разверните их вон туда!
Стражники зашевелились и сдвинули пленников лицом к востоку. Заснеженная узкая равнина была заполнена до горизонта, до начала склонов, живым потоком чужого воинства. И сэнмурвы кружились над ним тучей.
– Я спасаю свое королевство! – прошептал Церритус. – Спасаю! Вот она, его погибель. Сейчас я оставлю на этой стене, как было и на прошлых, десяток тысяч воинов, чтобы они продержались тут хотя бы день, надо же разгонять кровь войску Эрсет, а я тем временем буду спасать остальных. Я приведу их к великому императору. Сейчас они немного не в себе, но когда они познают его любовь…
– Я убью тебя, – скрипнула зубами Бибера.
– Можешь начинать хоть сейчас, – предложил Церритус. – А ну-ка, посадите-ка пленников к зубцам. Да прихватите их к камню, пусть немного остынут. А моя сестричка тем временем… – Церритус подошел к Бибере и провел ладонью по ее щеке, по груди, вздохнул, – тем временем примерит к себе такое же украшение, какое примерил и ее папенька. Вот!
Говорливый стражник поднял и встряхнул зажатые в руке стальные пружины.
– Всадник, – прошептала Туррис. – Я слышу всадника. Он уже близко. Спешивается. Сейчас. Ступени…
– Или нет, – задумался Церритус. – Зачем же портить такое чудесное личико и такое тонкое горлышко. Можно ведь поступить и как-нибудь бережнее? Порты! Снимайте с нее порты! И все путы прочь! Разденьте ее вовсе! Так! Вот так! Надеюсь, ты не замерзнешь, дорогая? Святые демоны, какая же красота пропадала на задворках дворца Ренисусов. Послушай, мне жалко все твои части… Даже не знаю…
– Церритус! – неожиданно прозвучал тихий, но ледяной голос: – Забавляешься?
– Да, моя дорогая сестричка, – рассмеялся Церритус. – Не хочешь умереть от ужаса, обращай ужас в забаву, будет не обидно умереть. Или хотя бы весело! Что ты забыла здесь?