Тень мачехи
Шрифт:
Но с Максом покоя не будет.
Эта мысль — даже не мысль, а окончательно сложившееся убеждение — вконец испортила Алёне настроение. Теперь хотелось только одного: чтобы он никогда не появлялся, не дразнил вот этой возможностью начать всё заново, устроиться, жить без бед. Но у прошлого нет альтернативных вариантов. Оно обманчиво, как линза: повернёшь к минувшим событиям одной стороной — преувеличит их важность, повернёшь другой — преуменьшит. Вот она и посмотрела сквозь эту линзу на свои отношения с Максом, и стало казаться: ерунда, что он играет и пьёт, главное — любит её, и умеет зарабатывать.
Эх, если бы его деньги были у неё! Можно было бы купить квартиру, чтобы больше никогда не болтаться по съемным углам. Положить остатки в банк и жить на проценты.
Алёна встала, взяла сумочку. Дойдя до порога комнаты, еще раз посмотрела на спящего Макса. Противно. И грустно. Как всегда, когда разбиваются мечты.
Она спустилась по лестнице, решительным шагом пошла в ресторан, но замешкалась перед входом, глянув на своё отражение в высоком зеркале. Шёлковое платье цвета морской волны очень шло ей. Но в глазах застыла грусть, и морщинки у рта стали резче: будто она постарела за эти недели, что прошли рядом с Демидовым. Алёна похлопала себя по щекам и широко улыбнулась, пытаясь вернуть лицу выражение беззаботности. На миг из зеркала выглянула прежняя она — но что будет, если отойти? Если забыть, что нужно держать лицо, и снова начать думать о том, что с Максом не сложится? А ведь от этих мыслей никуда не деться, и, значит, никакое платье не поможет ей выглядеть хорошо.
«Да какого черта! — вдруг разозлилась она, и у женщины в зеркале ярко блеснули глаза, упрямо выпятился подбородок. — Что тут думать? Нужно просто забрать у него деньги, и уехать. Если использовать клофелин, у меня будет достаточно времени, чтобы затеряться. Пока прочухается, пока поймёт, в чём дело… В полицию он не побежит, ведь деньги и так ворованные. Если будет искать, то сам — но когда ещё осмелится? Ведь он прячется здесь, носа наружу не высовывает. Так что дело верное. Кстати, и на книгу бабло появится…»
Она вспомнила о предложении Егора — того, что нашел старинный фолиант. Возможно, Вульгату — хотя в это верилось с трудом. Но даже если не её, посмотреть стоило. К тому же, этот Егор похож на лошка: крестьянское лицо, борода лопатой — ну кто такую носит в наше время? Если книга окажется стоящей, можно выкупить её за небольшую сумму, а потом перепродать антикварам или букинистам. В том, что она сумеет оболтать Егора, Алёна почти не сомневалась: всегда умела торговаться.
Она поправила волосы, помассировав пальцами голову — неосознанный жест, всегда так делала, если требовалось принять решение. И, уже не колеблясь, прошла в ресторан. На этот раз уселась за столик в центре зала — до чёртиков надоело прятаться по углам. Кивнула официанту, и, не заглядывая в меню, заказала омлет с помидорами, сырные гренки и кофе. А к ним, вызвав на лице официанта еле заметный проблеск удивления, бутылку коньяка. Пожилая дама за соседним столом — тощая, как сушёный лещ, и с тем же глуповато-рыбьим выражением лица — брезгливо подняла бровь, увидев принесённый Алёне заказ, и выразительно посмотрела на часы: стрелки едва миновали двенадцать. Чтобы шокировать её ещё больше, Алёна открыла бутылку, плеснула в стакан и выпила залпом. С грохотом поставила его на стол и, шумно втянув воздух, занюхала наколотым на вилку румяным гренком. Дама отвернулась, негодуя. «Вот так! — усмехнулась Алёна. — И никто не вправе меня судить».
Несмотря на кажущееся спокойствие, она нервничала, и потому смела весь завтрак, едва замечая, что ест. Скользя рассеянным взглядам по интерьеру в морском стиле — по всем этим белёным доскам, панно из морских голышей, канатам и штурвалам, на которых ярко блестели начищенные медные заклёпки — она в который раз прокручивала в голове свой план. Искала, на чем может проколоться. Прикидывала варианты. И встала из-за стола, лишь когда обдумала всё до мелочей.
Оставив щедрые чаевые, она прихватила бутылку и поднялась в номер.
Макс всё ещё спал, свесив с кровати руку. На щеке багровела полоса от шва подушки. Он сдвинул брови, будто видел неприятный сон, и храпел уже по-другому: тише, и будто поскуливая. Жалость кольнула сердце, и Алёна встала у кровати, глядя на Максима. Постояла, раздумывая, прислушиваясь к себе: готова ли она потерять его навсегда? Не пожалеет ли? И поняла: не пожалеет.
Крадучись, как кошка, она открыла мини-бар и поставила на его поверхность два стакана. Рядом водрузила бутылку с коньяком. Порывшись в сумочке, вытянула пузырек с белым порошком — несколько лет носила его с собой для подобных случаев. Осторожно постукивая пальцем, насыпала клофелин на дно одного стакана. И, спрятав пузырёк, начала собирать вещи в большую дорожную сумку. Побросала в неё бельё, платья, брюки, сняла с вешалки плащ, убрала в боковой карман косметику и утюжок для волос. Одну пару джинс и белый пуловер оставила висеть на спинке стула. Забирать шампуни и крема из санузла пока не стала: Макс наверняка пойдет в туалет, и пустота на полках может его насторожить. Если всё получится, она купит новые.
Алёна ещё раз огляделась, проверяя, не забыла ли чего. И, сделав плаксивое лицо, громко позвала:
— Макс! Макс! Да вставай же!
Он нехотя открыл глаза и тут же отвернулся, щурясь от солнечного света.
— Что случилось? — его хриплый голос показался ей неприятным карканьем.
— У меня сестрёнка в больницу попала! Катька! Ну, ты ж помнишь её? — всхлипнула Алёна. — Разбилась на машине.
— Нихрена себе… — Демидов сел, потирая лоб.
— Давай к ней съездим, пожалуйста! — взмолилась Алёна. — Там какие-то лекарства дорогущие надо купить, а у них денег нет.
— Чё, реально дорогие? — напрягся Демидов.
— Ну, вроде тысяч на сорок… — сказала она, отметив, что он сразу расслабился — деньги-то, по сути, небольшие. И тут же продолжила: — По крайней мере, Катькин муж такую сумму в долг просил. Только я ему деньги давать не хочу, лучше сама куплю всё, что нужно. Ты ведь дашь мне? Макс, мне страшно! Вдруг она умрёт…
Алёна села рядом, ткнулась лицом в его плечо. От рубашки отвратительно пахло потом, но она терпела, старательно всхлипывая. Демидов обнял её, и сказал, пытаясь успокоить:
— Не реви, всё обойдется! Конечно, денег дам.
— Спасибо! — она обняла его за шею, прижалась, как к самому родному человеку. И попросила: — Давай выпьем? Меня так трясёт…
Вскочив, она разлила по стаканам коньяк, и сунула один Максу. Он жадно проглотил свою порцию, и тут же снова глянул на бутылку:
— Плесни ещё!
А она и рада была стараться.
Опустошив второй бокал, Демидов поднялся и подошел к стене. Снял картину, и, загораживая плечом дверцу сейфа, набрал код. Вытащил металлический чемоданчик, плюхнул его на кровать. Поднял крышку; Алёна бросила короткий взгляд внутрь — пачки лежат уже не так плотно, всё-таки это гад слил вчера немало их денег. Максим повозился, отсчитывая купюры. И бросил ей деньги с видом добытчика.
— Спасибо, любимый! — Алёна поцеловала его, пытаясь не выдать отвращения — изо рта «любимого» несло, как из помойки. Он провёл рукой по её телу, по-хозяйски сжал грудь — грубо, она едва не вскрикнула от боли. Чуть отстранив его, Алёна блудливо улыбнулась и начала расстегивать его рубашку — нарочито медленно, томно. Но он накрыл её ладонь своей и сказал, поднимаясь:
— Погоди, малыш, а то я обоссусь.
— Фу, грубиян! — шутливо сказала она, хотя от этого слова чувство гадливости стало ещё сильнее. Но глядя, как он идёт к двери санузла, удовлетворённо прикрыла глаза: Макс покачнулся, будто пьяный. Послышалось звяканье пряжки ремня, журчание мочи, ударявшейся в фаянс унитаза. Алёна ждала, что он вот-вот свалится, прямо в ванной: учитывая, что Макс с похмелья, клофелин должен был подействовать быстро. Но Демидов вышел из уборной и полез к ней, ткнулся губами в шею, пытаясь нащупать молнию на спине. Она изогнулась, помогая. Платье скользнуло к ногам, и Алёна осталась в полупрозрачном черном боди — Макс особенно любил его из-за застежки между ног. Он толкнул её на диван, сам навалился сверху, зашарил у неё между бёдрами. Приподнялся, приспуская джинсы и трусы. Но, не удержав равновесие, качнулся в сторону, замотав головой.