Тень Отца
Шрифт:
Иосиф стал ждать людей с заказами. Но дни проходили, а никто так и не появлялся. Бенайя объявлял людям об услугах Иосифа, но все равно люди, которым требовались соха, плуг, вилы или стол, шли к иерусалимским плотникам. Иосиф понял, что кто-то препятствует им приходить к нему. Это могли сделать только братья.
— О чем ты задумался? — спросила Мириам, когда, возвратившись с Младенцем на руках, она увидела Иосифа, сидящего на пороге с грустно поникшей головой. Она ласково дотронулась до его волос. — Ты о чем-то тревожишься?
Иосиф глубоко вздохнул.
— Есть о чем печалиться, Мириам, — ответил он и подвинулся, чтобы освободить Ей место возле
— Не печалься, — продолжала она с тем же теплом в голосе, — мы не погибли до сих пор, не погибнем и в дальнейшем. Эти добрые пастухи сегодня утром снова принесли молоко и сыр.
— Мы живем их милостью.
— Мы живем милостью Всевышнего.
— Человек всегда живет Его милостью. И это хорошо, потому что так мы помним о Его доброте.
— Да, все так, как ты говоришь. Однако Он велит и позволяет человеку пользоваться данными ему способностями, чтобы прокормить тех, о ком он заботится. Если бы это было не так, то зачем бы Он велел мне заботиться о вас? Это мое задание, а тем временем мои руки находятся в бездействии.
— Когда Он закрывает перед человеком обычный путь, то, наверное, хочет ему что-то показать.
— Верно и то, о чем ты сейчас сказала. Но я не знаю, чего Он от меня ожидает. Я слишком глуп…
— Не говори и не думай так. Ты не глуп, Иосиф, только временами нетерпелив… Верь мне, Он не допустит, чтобы мы погибли.
— Речь идет не только о хлебе насущном…
— А о чем же еще?
— Я должен внести выкуп за Иисуса, а ты должна принести жертву очищения. Я полагал, что мы не будем этого делать…
— Думаю, что мы должны сделать то, что принято.
— Я тоже так думаю. Если мы поступим иначе, это привлечет внимание людей. Бенайя уже напомнил мне об этом.
Взгляд Иосифа остановился на Младенце. Его глаза были закрыты. Он спал, убаюканный дуновением ветра, полного приятных ароматов. Его кожа из бело–розовой, как у новорожденных, становилась золотисто–смуглой. Тот, Кого он называл своим Сыном, спал, равнодушный к заботам, приносящим столько переживаний Его отцу.
— Нам не следует поступать как-то иначе, чем это принято, — повторила Мириам. — Он пришел от Всевышнего и принадлежит Ему.
Она отвела свой взгляд от Младенца и устремила его в пространство. Проговорила задумчиво:
— Но Он и наш Сын… Нет такой цены, которой не стоило бы заплатить за дар Его пребывания с нами… Каждый день, проведенный с Ним, — счастье.
— А твое очищение, Мириам?
— Никогда я не буду достаточно чистой для того, чтобы быть Его матерью. Правда, Сыночек? — улыбнувшись, она склонилась над Младенцем. — Это Ты, только Ты…
Младенец просыпался. Сначала Он вздрогнул, словно возвращение из страны сна было для Него каким-то потрясением. Он нахмурился и скривился. Потом зачмокал губами в поисках чего-то. Наморщил лобик под пушистыми прядями волос, и лишь потом открыл глаза. Они были большими, темными и, казалось, полными мысли.
Иосиф не раз ловил себя на чувстве, что, когда он говорил о Нем, Младенец слушает его и понимает каждое слово. Однако, несмотря на понимание, Он по–прежнему оставался только безмолвным младенцем.
— Разве тот, кто возвестил нам о Нем, — спросил Иосиф, — ничего не сказал, как мы должны поступать?
Мириам пожала плечами, как будто он задал бессмысленный вопрос.
— Почему он должен был об этом говорить?
— Он должен был предупредить. Ведь так тяжело найти верную дорогу…
Мать легонько подкинула Сына, и Он засмеялся от этой забавы.
— Смотри, как Он смеется! — воскликнула радостно Мириам. — Ах, Иосиф, — произнесла она с нежностью, увидев его озабоченное лицо, — ты все тревожишься… Ведь у нас есть Он! Разве это не самое важное среди всего остального?
Иосиф улыбнулся в ответ на ее слова, но озабоченность тут же вернулась:
— Но если я должен внести за Него выкуп, мне нужно пять сиклей серебра. Это большие деньги — где я их возьму?
— Они найдутся, — сказала она спокойно.
— Но как?
— Не знаю. — Мириам сделала жест ладонью, продолжая улыбаться. — Всевышний не забудет о нас. Прошу тебя, подержи его чуть–чуть. Я должна пойти приготовить еду.
Младенец агукал. Иногда Он махал ручонками, растопырив маленькие, почти прозрачные пальчики. Иосиф взял Сына из рук матери, и она, еще раз улыбнувшись, вошла в пещеру. Иосиф прикасался к ребенку с непонятным чувством. Если бы это был его сын, то он искал бы в нем следы принадлежности к своей плоти. Но это был Сын только Мириам. В любой своей малейшей особенности Он был похож на свою мать. Никогда он не видел, чтобы ребенок был настолько похож на свою мать. Это открытие породило странные чувства у Иосифа и привело его к пониманию того, почему Младенец казался ему одновременно очень близким и очень далеким… Он не мог не любить Того, Кто напоминал ему любимую женщину. Но вместе с тем в таком сходстве заключалось нечто такое, что вызывало протест… Будто Младенец встал между ним и Мириам, будто именно Он виноват в этом вынужденном разделении.
Младенец, следя глазами за матерью, быстро потерял ее из виду. Теперь он смотрел на Иосифа. Вновь Иосифу казалось, что за этим взглядом кроется зрелая, хотя и не высказанная, мысль.
Иосиф протянул руку, чтобы высвободить ушко ребенка, и неожиданно заметил какой-то сосредоточенный взгляд в Его глазах, отчетливо следовавший за его рукой. Маленькая ручонка протянулась и неуверенным движением хотела что-то схватить. Крохотные пальчики наткнулись на пальцы Иосифа и сомкнулись на них. Иосиф понял: ребенок заметил на его руке древний родовой перстень и пытался схватить его. Он снял перстень с пальца и дал его Младенцу. Тот попытался маленькой ручкой взять перстень, но в то же время радостно оттолкнул его, и перстень упал на землю. Иосиф наклонился, чтобы его поднять, и вдруг мысль, как молния, сверкнула у него в голове. Ведь этот кусочек золота стоит денег. Конечно, это был отличительный знак рода, но род отрекся от них, прошлого больше не существовало. Маленький Потомок рода Давида оказался вне рода. Ему уже не нужен был знак принадлежности к тому, что миновало.
— Смотри! — сказал он только что вошедшей Мириам. — Смотри, что мне пришло в голову: перстень — это деньги. Теперь мы внесем выкуп за Иисуса и принесем жертву очищения. Он заметил на моей руке этот перстень, а потом бросил его…
Мириам нежно положила руку на плечо Иосифа и ответила:
— Вот видишь! Я была уверена, что Он сам решит, каким образом это устроить.
28
В просторном дворе перед храмом толпилось множество людей. Время не было праздничным, не видно было паломников из дальних стран, но сам Иерусалим, хотя и не был очень большим городом, умещал в своих стенах огромное количество жителей. Они-то и проводили все свободное время во дворе храма.