Тень прошлого
Шрифт:
– Вылезай, пидор, – почти ласково сказал Санек, – щас ты у меня еще красивше будешь, чем твоя телега!
– Ты правда хочешь, чтобы я вылез? – внезапно переходя на деловой озабоченный тон, спросил Забродов. – Смотри, парень, пожалеешь.
– Че-го?! – Санек даже задохнулся от возмущения. – Ах ты, шмонок…
Что-то щелкнуло, и в его правой руке, словно по волшебству, возникло тускло блеснувшее лезвие. Илларион вздохнул свободнее: он боялся, что придется иметь дело с пистолетом.
– Ладно, – целеустремленно шлепая по луже прямо к пригнувшемуся, словно перед прыжком, бандиту, сказал он, – пошутили, и будет. Сейчас мы проведем собеседование на тему: «Как я провел
– Ты… – не в силах поверить в такую наглость перед лицом своего подавляющего превосходства, выражавшегося в сухой одежде, пружинном ноже и огромном красном джипе, растерялся Санек. – Ах ты…
Он рванулся вперед и нанес свистящий горизонтальный удар ножом слева направо, целясь Иллариону в глаза. Забродов отдернул голову и слегка толкнул противника в плечо, заставляя его продолжить начатое движение, а когда того закрутило вокруг собственной оси и пронесло мимо, быстро выбросил вперед ногу, подцепив Санька за голень носком ботинка. Санек с матерным воплем полетел головой вперед в лужу, не выпустив, однако, ножа.
– Экий ты, право, неловкий, – сказал Илларион, с неохотой возвращаясь в водную стихию. – На ногах не стоишь, а драться лезешь. И словарный запас у тебя бедноват. Ну ничего, это мы поправим…
Он замолчал, несколько озадаченный тем фактом, что его собеседник продолжает плавать в луже лицом вниз, словно мальчишка, которому только что купили маску для подводного плавания, завороженно разглядывающий красоты морского дна.
– Эй, – позвал Илларион, – хватит играть в капитана Немо!
Санек не отвечал. «Похоже, я все-таки переборщил с аргументацией», – подумал Илларион, подходя к нему вплотную и нагибаясь.
Он ухватил Санька за коротко стриженные волосы и приподнял его голову из лужи. По лицу условно-досрочно освобожденного телохранителя текла грязная вода. Жидкая грязь сползала по впалым щекам вниз от широко открытых глаз – казалось, Санек плачет грязью.
Илларион заглянул в эти глаза и разжал ладонь, сжимавшую волосы Санька. Голова убитого с плеском упала обратно в лужу.
– Что за черт? – растерянно сказал Илларион и оглянулся вокруг, словно ища кого-нибудь, кто мог бы объяснить ему, что произошло. Вокруг никого не было, кроме молчаливых деревьев, быстро терявших свои очертания в надвигавшихся сумерках.
Илларион перевернул тело и увидел вонзившийся в грудь пружинный нож. Двенадцатисантиметровое лезвие вошло по самую рукоятку и застряло между ребрами.
Илларион не стал его оттуда извлекать – зачем?
– Эх ты, – грустно сказал он убитому, – недотыкомка безрукая…
Он сноровисто обшарил карманы Санька, но обнаружил только связку из трех ключей – по всей видимости, от квартиры.
– На войне как на войне, приятель, – сказал Илларион Забродов Александру Сивцову, лежавшему на спине с собственным ножом в груди и смотревшему в темнеющее небо глазами, в которых собралась грязная вода.
Глава 15
Званцев оставил свой «Мерседес» на людной улице, а сам, нырнув в неприметную щель между двумя строениями, двинулся наискосок через казавшиеся бесконечными дворы, обходя детские площадки и скопления ржавых, милосердно скрытых разросшейся зеленью металлических гаражей, пролезая сквозь дыры в каких-то, неизвестно кем, когда и с какой целью поставленных проволочных заборах и внимательно глядя под ноги то, что он находился в центре громадного мегаполиса, не гарантировало его от неприятной возможности наступить на дерьмо.
Вскоре он оказался на параллельной улице, подойдя с тыла к обветшалому пятиэтажному дому, построенному в середине прошлого века каким-то оборотистым купцом.
Дом, казалось, дрожал от старости и готов был обвалиться без участия строителей, которые уже положили на него глаз, обнесли его забором и даже успели разобрать кровлю. Собственно, это был уже не дом, а только его остов, окостеневший труп, тупо пялившийся на приближавшегося Званцева пустыми глазницами окон. Возле дома скучал покинутый гусеничный механизм с увесистой чугунной бабой на цепи. Стрела механизма была опущена вниз, и баба лежала на земле, тяжело завалившись набок в куче щебня и строительного мусора. Подойдя поближе, Званцев заметил, что часть дома уже снесена – на ее месте громоздились неопрятные груды битого кирпича, гнилых досок и занозистой дранки.
«Еще немного, и пришлось бы искать другое место», – подумал Званцев, легко проскальзывая между неплотно прикрытыми створками ворот, закрытых на огромный висячий замок.
Легким шагом он пересек захламленную стройплощадку и вошел в средний из трех уцелевших подъездов. Внутри было полутемно и неприятно пахло старым жильем. Это был сложный букет запахов съеденные много лет навадщи, такие ядовитые, что их вонь намертво въелась в стены, давным-давно издохшие кошки, плесень, подвальная сырость и, конечно же, свежий, победительный смрад человеческих экскрементов, перекрывающий все остальное.
Осторожно ступая, он поднялся на третий этаж по скрипучей и шаткой деревянной лестнице, в которой местами не хватало ступенек – кое-где по одной, а между первым и вторым этажом – сразу трех подряд.
До назначенной им встречи оставалось полчаса.
Для верности следовало бы, конечно, явиться еще раньше – как минимум за час, но Званцев не верил в то, что Лопатин способен на активные действия: по телефону следователь показался ему совершенно деморализованным. Тем не менее, войдя в выбранную квартиру, он сразу же направился к ближайшему окну и осторожно выглянул наружу. Все было спокойно: вокруг не было ни скопления милицейских машин, ни засевших на крышах снайперов, ни переодетых оперативников, которых Званцев давно научился распознавать с первого взгляда, – и он немного расслабился и разжал сжимавшую рукоять пистолета ладонь, оставив оружие в кармане брюк.
Он неторопливо покуривал, вполглаза наблюдая за улицей и уже начиная вчерне набрасывать план очередной операции: дело Лопатина можно было считать закрытым. Оставались чисто технические мелочи, которые можно было со спокойной душой передоверить исполнителям.
В конце концов, он платит этим людям именно за то, чтобы они выполняли грязную работу, и платит неплохо.
Докурив, он посмотрел на часы и перешел к окну, выходившему во двор, ставший теперь строительной площадкой. Небольшая квадратная комната когда-то была, по-видимому, спальней или детской. Скорее всего детской, равнодушно подумал Званцев, скользя безучастным взглядом по выцветшим, вспучившимся, а кое-где и вовсе обвалившимся обоям с рисунком из полевых цветов. Доски пола пронзительно скрипели и опасно прогибались под ногами, на них было полно битого стекла и обвалившейся с потолка штукатурки. Подняв голову, Званцев увидел косые квадратики почерневшей от времени и сырости дранки и по достоинству оценил опасный прогиб провисшего потолка. В центре комнаты на витом шнуре болталась ставшая совершенно непрозрачной от пыли лампочка. Званцев зачем-то привстал на цыпочки и толкнул ее рукой. Лампочка закачалась, как маятник, шнур слегка заскрипел.