Тень рока
Шрифт:
— Сегодняшний стих я бы хотела посвятить нашим доблестным воинам, что проливают свою кровь, защищая нас от мракобесия Иерихонских дикарей, — неуверенно и робко заявила брюнетка, уставившись в свой листок.
Эзекиль достал из кармана пачку сигарет и спичечный коробок, отметив при этом, что, по всей видимости, сегодня его ждёт вечер поэзии. Чиркнув спичкой и прикурив, Эзекиль тут же закашлялся, морщась от очередного приступа боли в поломанных рёбрах. Кости срастаются медленно, напоминая о себе при каждом удобном случае. Но Монг уже свыкся с этой болью, даже можно сказать
Долговязая девушка несколько секунд медлила, словно не решаясь, а затем всё же начала. Начала громко, чётко, с выражением скандируя каждое слово.
— Сквозь боль потерь, сквозь кровь и пламя!
Объединяйся, сильный и свободный человек!
Несём мы смерть врагам, несём под солнцем наше знамя!
Прокладываем путь из века мрачного в цветущий век!
И горделивых ангелов предательские игры!
И орды бесконечно преданных им дикарей!
Доминионские солдаты бьются словно тигры!
Иди, победу раздобудь нам поскорей!
Эзекиль улыбнулся, тыча сигаретой в пепельницу. Его умиляла эта наивная девчонка, что говорит о том, чего ни разу не видела. Она романтизирует эту бессмысленную бойню, намеренно или неосознанно игнорируя все ужасы этого кровавого безумия. Безумия, что просвещенные лидеры человечества называют «войной за правое дело». На самом же деле это нечто иное. Нечто, напоминающее адскую мельницу, жернова которой перемалывают всех тех несчастных, которым посчастливилось туда угодить. И что самое страшное, мельница эта перемалывает и калечит не только тело, но и душу.
Капрал отвлёкся на собственные измышления и настолько погрузился в полнящееся ужасными воспоминаниями подсознание, что совершенно пропустил то, чем же закончился этот пафосный и призывный стих, что долговязая поэтесса так страстно и самозабвенно читала. В реальность происходящего действа Монга вернули громкие овации и одобрительные возгласы посетителей, которым это приторно-слащавое творение явно пришлось по вкусу. Гости вскакивали со своих мест и неистово хлопали в ладоши, а смущённая поэтесса неловко кланялась, манерно придерживая при этом юбку своего сарафана.
Эзекиль потянулся было за очередной сигаретой и даже извлек её из пачки, как рядом с его столиком объявилась розовощёкая официантка с подносом в руках. На подносе стояли несколько кружек пенного, одна из которых явно предназначалась Монгу. Официантка на мгновение застыла, торопливо бегая по столу своими большими растерянными глазами. Эзекиль догадался, что она не знает куда поставить кружку, поскольку и без того крошечный стол за которым сидел Капрал, был занят здоровенной тяжёлой винтовкой.
— О, извините леди, я забылся, — с зажатой промеж губ сигаретой, пробубнил Монг, торопливо схватившись за своё оружие и убрав его со стола.
Винтовку он повесил на спинку стула, так как другого места для неё найти не смог.
— Леди? Какой вы милый и забавный. Обычно ваша братия не столь любезна с персоналом пивнушек и баров. А порой даже бесцеремонны… — лицо девушки моментально растеряло былое радушие и тут же посуровело, по-видимому, она что-то вспомнила, чего предпочла бы не вспоминать никогда.
Эзекиль ничего не ответил, так как и сам прекрасно знал, что солдатня не славится манерами, особенно та, что сидит в тылу. Прикурив, он торопливым взглядом окинул официантку.
Девушка ловко орудуя одной рукой, в другой удерживая поднос, постелила перед Капралом небольшую бумажную салфеточку, а затем поставила на неё внушительных размеров кружку пива.
Эзекиль благодарственно кивнул головой, выдыхая облачко серого дыма. Официантка снова повеселела и улыбнулась, а после поспешила к другому столику.
Снова послышались яростные аплодисменты и крики, по-видимому поэтесса выдала очередной свой «шедевр», который Монг снова пропустил мима ушей. Впрочем, невелика потеря.
Задумчиво разглядывая кружку и не решаясь сделать глоток, Эзекиль Монг вспоминал те беззаботные и счастливые времена, когда они с друзьями сидели в этой пивнушки и отмечали очередной наивный повод любить свою жизнь. Как же это было давно и одновременно с тем совсем недавно. За толстой прозрачной гранёной стенкой массивной кружки, в янтарных водах содержимого которой, то и дело проносились пузырьки. Пузырьки, отчаянно стремящиеся вверх, что бы как можно скорее превратиться в белоснежную пенную шапку. Выдохнув очередное облачко сигаретного дыма, Эзекиль наконец-то взялся за ручку увесистой кружки и, поднеся её ко рту, сделал несколько жадных глотков. Он пил так быстро, как пьют измученные жаждой путники, которым довелось провести под палящим солнцем весь день. Но жажды Капрал не испытывал, если конечно таковой не назвать нестерпимое желание забыться и уйти от гнетущей его реальности. Опустошив на четверть свою кружку, Эзекиль вернул её обратно на салфеточку и размашистым движением вытер оставшуюся на губах пену.
Приятный и такой позабытый вкус хмельного напитка усилил ностальгическое чувство. Капрал закрыл глаза. Откинувшись на спинку стула, он с каким-то безмятежным блаженством сделал очередную затяжку. Снова овации и снова творение долговязой поэтессы не удостоилось внимания Эзекиля.
Просидев так около получас и допив своё пиво, Монг краем уха уловил звонкие, словно весенний ручей, слова стоящей на сцене девушки.
— Спасибо огромное! Вы самая лучшая публика! Спасибо! — девушка кланялась и махала рукой, а в ответ из зала доносились уже не столь воодушевлённые, но все же, ещё достаточно бодрые аплодисменты.
— Закончила, наконец, свой детский лепет, — как-то озлобленно и раздражённо прошипел уставший капрал, остервенело тыча сигаретой в пепельницу.
Монг беспокойно оглядывался по сторонам, в надежде увидеть и непременно подозвать к себе одну из свободных официанток, что бы сделать очередной заказ. Но все они были заняты и не обращали ни какого внимания на одиноко сидящего в углу солдата. Эзекиль понимал, что, по всей видимости, ему придётся самому идти к стойке бара, что бы разжиться горячительным, и это ему совершенно не нравилось. Но другого выбора не было и он, взяв в руки свою винтовку, отправился в путь.