Тень Роксоланы
Шрифт:
Хюррем смеялась, счастливая и гордая. Сам султан, властитель могущественной империи, человек, перед которым склоняются, которого боятся, повелитель мира – пишет для нее стихи, радуется ее улыбке, ловит губами прядь ее волос. Ах, где же ты, Махидевран Султан? Сидишь в своих покоях, одинокая и заброшенная. Вот бы могла посмотреть хоть одним глазком на счастье Хюррем!
Но посреди игривого веселья, целуя возлюбленную, султан вдруг ощутил непривычную и неприятную сухость в горле. Он закашлялся. Глотнул воды, но это не помогло, кашель продолжался. Хюррем обеспокоилась, засуетилась вокруг.
– Ты чем-то подавился, любовь моя? – спрашивала она Сулеймана и все порывалась похлопать его по спине, как когда-то делала мать, если батюшке вдруг что-то не в то горло попадало – так говорили у них в деревне.
Но султан, багровея лицом, отмахивался, лишь выдавил посреди кашля, захлебываясь ставшей горькой слюной:
– Лекаря! Немедленно!
Хюррем крикнула и вдруг сама скрутилась клубочком в порыве жестокого кашля, закончившегося рвотой. Она лежала без сил на мраморных плитах террасы, а рядом лежал султан. Его ослабевшая рука дрожала, пытаясь дотянуться до рыжего локона любимой.
Так их и нашли прибежавшие слуги и лекари.
– Яд! – заявил главный лекарь, только взглянув на султана и икбал. – Их отравили. Хорошо еще, что яда они приняли немного.
– Откуда ты знаешь, эфенди, что немного? – робко спросил его помощник.
– Потому что иначе уже были бы мертвы, а так их можно вылечить. – Главный лекарь был очень уверен в себе.
И он оказался прав. Лекарства, что приготовили немедленно, помогли. Вскоре султан пришел в себя и даже чувствовал себя здоровым, только ослабевшим немного. Хюррем же было гораздо хуже, и султан всю ночь просидел у постели любимой, не смыкая глаз и не выпуская из ладоней ее влажную слабую руку. Но и она осталась жива, и даже ребенок в чреве бодро двигался к утру, радуя и Хюррем, и самого султана, который прикладывал ухо к круглому выпирающему животу своей любимицы и слушал, как бьется сердце ребенка.
Ибрагим Паргалы получил строжайший приказ отыскать отравителя, кем бы он ни оказался, и наказать злодея по всей строгости.
– Кем бы ни оказался? – переспросил хранитель султанских покоев.
– Именно так, – ответил султан, и взгляд его был суров, даже страшен. – Именно так.
Паргалы понял, что в отравлении султан подозревает отнюдь не случайного человека и даже не кого-то из вельмож. Он думает или о Махидевран Султан, или о самой Валиде! Спаси Аллах, если это окажется Махидевран. Ее виновность – это смерть и для маленького шахзаде Мустафы!
Мерич-ага, стражник, который нес поднос с яствами в покои султана, сначала клялся именами Аллаха и жизнью своих детей, что не останавливался по дороге из кухни ни на единое мгновение, ни с кем не перемолвился ни единым словом, но когда понял, что его вот-вот обвинят в отравлении самого повелителя и его любимой наложницы – Маазаллах! Пусть Аллах защитит от такого несчастья! – признался, что остановился-таки в одном из дворцовых коридоров. Оказалось, что с ним заговорила неизвестная служанка, сказав, что заплутала во дворце, разыскивая покои самой Валиде Султан. Будто она, служанка эта, во дворце совсем недавно, несколько дней как прибыла и еще не освоилась. А прислуживает она, кажется, Хатидже Султан, но в этом Мерич-ага не вполне уверен. Может, речь шла о Бейхан Султан, ведь в болтовне служанки прозвучали оба имени. Тем более что Бейхан Султан недавно приехала с мужем из Семендире, привезла показать Валиде Султан сына, султанзаде Орхана – Валиде Султан обожает внуков. Понятно, что служанка из Семендире потерялась в переходах Топкапы, тут и те, кто живет давно, бывает, плутают, если забредают в незнакомую часть.
Ибрагим Паргалы, слушая путаную речь стражника, наливался желтой яростью, от которой лицо его приобрело неприятный зеленоватый оттенок. Ясно, что этот дурак не сам отравил кушанья султана и его наложницы – да пошлет ей Аллах скорую смерть! Какая-то служанка остановила его и, отвлекая болтовней, подсыпала яда прямо в тарелки. Простое дело с таким безмозглым! Всего-то и надо, что провести рукою над подносом – из умело спрятанного в рукаве пакетика с ядом просыпется незаметно порошок или прольется смертельная жидкость из маленького пузырька.
– Она тебя за руку трогала? – Ибрагим прервал слезные клятвы стражника резким вопросом. – Вот так трогала? – он вытянул руку и коснулся легонько плеча стражника.
– Да, – признался, покраснев, Мерич-ага. – Но тут ничего такого… слабая женщина…
Ибрагиму все было ясно. Он развернулся и вышел. Низкая кованая дверь темницы гулко захлопнулась за молодым хранителем султанских покоев, оставляя Мерич-агу в душной влажной темноте дворцовых подвалов, полных крыс и неведомых чудовищ, которые всегда живут в таких жутких местечках, куда никогда не заглядывает солнце, где нет надежды и милости Аллаха.
Два дня Ибрагим таскал Мерич-агу по дворцу, показывал ему служанок Бейхан Султан и Хатидже Султан. Заходили они также в покои Махидевран Султан, осматривали и прислуживавших ей девушек. Но никаких следов той служанки, что остановила стражника в каменном лабиринте Топкапы, не было. Она пропала бесследно.
Султану Ибрагим доложил, что отравители были шпионами персидского шаха Исмаила, с которым воевал еще султан Сели м, отец Сулей мала. Эти проклятые шииты так и не смогли забыть поражения при Чалдыране шесть лет назад, когда османская армия наголову разбила персидские полчища, а сам шах едва не попал в плен. Тогда османы захватили Тебриз, столицу Исмаила, и если бы янычарские предатели не взбунтовались в Анатолии, то о государстве шиитов можно было бы давно забыть. Когда-нибудь так и случится. Иншаллах! Но пока кара Аллаха не настигла нечестивца, он заключает союзы по всей Европе, договаривается даже с проклятыми Габсбургами, чья жадность известна всему миру, поговаривают, что Исмаил отправлял послов и к Папе Римскому, ища торговых привилегий в христианских землях. Похоже, что он решил избавиться от молодого султана. Ведь если на престол Османской империи взойдет малолетний шахзаде Мустафа, войн с Персией не будет еще долго. А может, Исмаил тогда бы смог вернуть себе земли Армении, утерянные в сражениях с султаном Селимом.
– А как же эта неуловимая служанка попала в Топкапы? – поинтересовался Сулейман, выслушав объяснения хранителя султанских покоев.
Ибрагим только пожал плечами. Видно, отравительницу провел во дворец стражник. Тот самый Мерич-ага. А скорее всего ее и не было вовсе. Никакой служанки. Ее просто придумал предатель Мерич, чтобы отвести от себя подозрения и сохранить свою никчемную жизнь.
Ибрагим неделю провел в темнице, избивая стражника до полусмерти. Он без перерыва спрашивал, кто надоумил его, проклятого предателя, отравить кушанья султана. Но Мерич-ага, лежа в крови у ног Паргалы, только невнятно мычал о том, что ни в чем не повинен и ничего не знает. Ибрагим ему верил, но султан настаивал, и мучительства продолжались. Кожаный хлыст с вплетенным в кончик кусочком железа сдирал с плеч несчастного стражника кожу, а затем и куски мяса. Колотушкой, позаимствованной в дворцовой кухне, Ибрагим дробил пальцы Мерича так, что сначала они стали плоскими, как отбивные котлеты, что готовил венецианский повар, а затем распухли, как люля-кебаб, налившись баклажанной синевой с нехорошим багровым отливом. Мерич-ага терял сознание, и тогда ему плескали в лицо вонючую застоявшуюся воду из кожаного ведерка. Он жадно глотал капли, попадавшие на разбитые израненные губы, приподнимал отекшие веки и вновь видел над собой искаженное яростью лицо Ибрагима да занесенный кнут. С каждым днем молодой хранитель покоев становился все более жесток, и злоба его подпитывалась уверенностью в том, что стражник ничего не знает и знать не может и все мучительства напрасны, хоть огнем его жги – ничего не скажет, ведь сказать ему попросту нечего. Он попробовал и огонь, раскаляя железный прут и прикладывая его к ребрам несчастного. Но, как и думал, ничего нового не узнал.
Мерич-ага был казнен как лазутчик персов, покушавшийся на жизнь султана, а все его имущество отошло казне, обогатив ее на несколько золотых монет. Вдова глупого стражника некоторое время поплакала, а потом вышла замуж за торговца сладостями, и жизнь ее стала похожа на рахат-лукум с шербетом. О Мерич-аге вскоре забыли.
– Лазутчики шаха Исмаила? – удивилась Хюррем, когда султан рассказал ей о казни стражника. – Как удивительно! А служанку, о которой говорил этот несчастный, поймали?