Тень секретарши Гамлета
Шрифт:
– Во всяком случае, «нет» мне говорить не хочется.
– Тогда мы не сможем работать вместе! – заорал Фокин. – Я не допущу семейственности на работе!
– Почему? – вскинула нарисованные брови Драма Ивановна. – По-моему, это очень мило – иметь секретаршей мачеху. Вот скажите, если бы не семейственность, разве я могла бы организовать ваше присутствие на допросе Милавиной?
– А вы организовали? – опешил Севка.
– Да. Через тридцать минут вас ждут в прокуратуре. И Василия Петровича
Севка схватил свою джинсовую куртку, ключи от машины и побежал к лифту. Но с полпути он вернулся и шепотом спросил у Драмы Ивановны:
– Скажите, а кто ваш племянник?
– Военная тайна! – шепнула возможная мачеха.
– Понял, отстал, – отрапортовал Севка и помчался в прокуратуру.
Следователь был старенький, но жесткий.
Фокину и Лаврухину он отвел место в «зрительном зале» – на двух стульях в конце кабинета.
– Только не вмешивайтесь, – попросил Валентин Федорович, прежде чем Милавину ввели в кабинет. – Я и так вас пустил по распоряжению свыше.
Мила зашла с гордо поднятой головой, в том же сиреневом платье с открытой спиной, в котором была вчера. Наручников на ней не было, но руки она отчего-то держала за спиной.
Севка прислушался к своему сердцу – не екнет ли при появлении Милы, не протелеграфирует ли «люблю», – но нет, не екнуло и не протелеграфировало.
Она была человеком с другой планеты и из другого теста. И не потому, что сверзлась с небес ниже плинтуса, превратившись из топ-модели в воровку и убийцу, а потому что… Ну, в общем, сомневался Севка, что в ее жилах течет настоящая, теплая, красная кровь. Ему казалось, что если Милу поранить, то вместо крови потекут чернила.
Или бензин.
Или солярка.
Короче, что-то технологичное, с октановым числом, причем невысоким.
Мила, сделав вид, что не заметила Севку с Лаврухиным, прошла к столу и села напротив Валентина Федоровича. Глядя в одну точку – куда-то поверх головы следователя, она начала отвечать на вопросы.
– Скажите, вы решили завладеть картинами русских художников, потому что ваш дядя завещал свою коллекцию Художественному музею и в случае его смерти вам ничего не досталось бы?
– Да.
– Вы обратились в детективное агентство, чтобы привлечь к себе внимание прессы, отвести подозрения страховой компании и получить страховку как единственная наследница?
– Да.
– Задумав украсть картины у дяди, вы решили прикрыться преступлениями банды, грабившей музеи и частных коллекционеров?
– Да.
– У вас в Лондоне уже были покупатели на эту серию картин?
– Да.
– Но вы же богаты! Зачем вам деньги?
– Деньги никогда не бывают лишними. И потом, в последнее время мои дела шли не блестяще.
– Но зачем же было убивать старика?! Почему просто не выкрасть картины, раз вы имели к ним доступ?!
– Я и хотела. Ночью прокралась потихоньку в гостиную, вырезала картины из рам, но когда я трудилась над последним полотном, вошел дядя. Он начал вопить и бить меня палкой с металлическим набалдашником. Чтобы защититься, я оттолкнула его. Он отлетел и ударился головой о камин. Я испугалась, перетащила его на диван, но он был уже мертв. Зная, что в городе орудует банда, я решила обставить все так, будто дядю убили, а картины украли.
– Кассета в автоответчике! – не выдержал Севка. – Оперативники ее не нашли, а мы сразу обнаружили! Милавина специально подсунула ее нам, чтобы вывести на Громова и пустить по ложному следу!
– Вы обещали не вмешиваться! – прикрикнул на Севку Валентин Федорович.
– Извините. Просто сил нет молчать, когда из меня дурака делают. Ведь она знала, что Громов вышел на банду Ван Гога! Знала, да?!
– Догадывалась, – усмехнулась Милавина.
– И сделала так, чтобы я сунул туда свой нос! Зачем?
– Чтобы ты немного размялся, сыщик. А то отсидел свой зад в кабинете! Поймите вы, если бы я не украла эти картины, их все равно увел бы Громов. Просто я сделала все быстрее, умнее и лучше. И потом, кто сказал, что я воровка? Я забрала свое! Свое! – Мила вдруг сорвалась на истерический крик. – Я наследница! Я – единственная наследница, а не какой-то там музей! И дядю я не убивала! Это была самооборона!
Она зарыдала, забилась в истерике, и Фокин даже подумал, что был не прав относительно солярки в ее жилах.
– Уведите! – крикнул Валентин Федорович, и Милу увел конвой – толстая, грубая баба с мужеподобным лицом.
Севку вдруг затошнило. Он бросился вон, на свежий воздух, чтобы выветрить из себя тяжелую атмосферу этого душного кабинета и этого неприятного допроса.
Лаврухин догнал его на крыльце.
– Дай закурить, – попросил его Севка.
– Бросил, – постучал себя по карману Вася.
– Тьфу ты, – расстроился Фокин и вдруг с горечью спросил: – Вот скажи, Лавруха, почему мне так не везет с женщинами?
– Тебе не с женщинами не везет, а с гламурными стервами, – усмехнулся Лаврухин.
Накануне Шуба сказала, что он должен стать ее подружкой на свадьбе.
– У меня платья нет, – попробовал отвертеться Севка.
– Это необязательно. Можешь прийти в сари.
Шуркина свадьба надвигалась с неотвратимостью цунами, угрожая разрушить старую дружбу.
Может, Шурка и пошутила насчет сари, но Севка пошел в магазин «Ткани» и купил пять метров алого сатина.
Гулять так гулять.