Тень среди лета
Шрифт:
– Что делать?
– Меня убивать.
– Бессемянный советовал придти перед рассветом, – сказал Ота. – Говорил, если взять шнур и затянуть туго на шее, вы не вскрикнете.
Хешай хмыкнул, на этот раз мрачно. Допил вино, оставив у изгиба горлышка гущу из черных листьев, потом пошарил под кушеткой, извлек новую бутыль, рывком откупорил и бросил пробку в огонь.
– Он слишком хорошего обо мне мнения, – произнес поэт. – Учитывая, сколько я выпиваю, уже к трем четвертям свечи меня можно будет кантовать, как ящик камней.
Ота нахмурился, и в тот
– Я всегда делал так, как мне велели, мой мальчик. А в награду получал совсем не то, чего ждал. Ты не убийца. Я поэт. Чтобы всех спасти, одному из нас надо измениться.
– Мне пора, – сказал Ота, поднимаясь на ноги.
Хешай-кво принял позу прощания, по-родственному теплую.
Ота ответил тем же. По щекам поэта и по его собственным текли слезы.
– Вам лучше закрыть за мной, – сказал Ота.
– Потом, – отозвался Хешай. – Если вспомню.
Смрадный стылый воздух переулка словно пробудил его ото сна или вывел из полудремы. В небе сквозь клочья и пальцы облаков, прозрачные, как вуаль, сиял полумесяц. Ота шел с поднятой головой, но не мог сдержать слез, как ни стыдился. Сейчас он станет убийцей. Глядя на себя со стороны, он видел внутри тоску и дегтярно-черный ужас, который разнился со страхом лишь отсутствием сомнений. Как его братья смогут, когда придет пора, восстать друг против друга, хладнокровно, в трезвом рассудке поднять руку на человека?
Дом утех Амат Кяан сиял в ночи подобно другим заведениям этого рода. Звучали музыка, женский смех и проклятия игроков за столами. Богатства города перетекали из одних рук в другие, обращаясь в деньги и удовольствие. Ота знал: так будет не всегда. Он стоял посреди улицы и впитывал запахи, звуки, золотой свет и яркие вывески, радость и печаль веселого квартала. Завтра город изменится.
Стражник у двери узнал его.
– Бабушка хотела тебя видеть.
Ота словно со стороны смотрел, как его руки складываются в ответный жест, а губы – в обычную приятную улыбку.
– Где мне ее найти?
– На втором этаже, с девчонкой Вилсина.
Ота поблагодарил его и прошел внутрь. Общая комната не пустовала: несколько женщин ели и разговаривали за столами, а в нише стояла полуголая черноволосая девушка, оборачивая вокруг груди полоску полупрозрачного шелка с видом торговки, придающей товарный вид треске. Ота окинул взглядом широкую грубо сколоченную лестницу в покой Амат Кяан, к Лиат. На втором этаже было заперто. Он отвернулся и тихо поскребся в дверь другой комнаты, за которой при нем скрылась Мадж в ту ночь, когда они разговаривали.
Дверь приоткрылась, в проеме возникло лицо островитянки. Ее щеки были румяными, глаза лихорадочно блестели. Ота придвинулся ближе к ней.
– Прошу, нам надо поговорить!
Мадж подозрительно прищурилась, но через миг отступила назад, и Ота вошел в комнату и закрыл за собой. Мадж стояла, выпятив грудь и вздернув подбородок, словно ребенок перед дракой. Единственная лампа на столе освещала ее кровать, ручной ткацкий станок и кипу платья в ожидании стирки. В углу валялась опрокинутая винная пиала. Мадж была пьяна. Ота быстро это понял и счел, что так даже лучше.
– Мадж-тя, – сказал он. – Прости, но мне нужна твоя помощь. А я смогу удружить тебе.
– Я здесь жить, – ответила она. – А не работай. Я не из таких девиц. Уходи.
– Нет-нет, – поправился Ота. – Я пришел не за этим. Мадж, я могу сделать так, что твоя месть совершится нынче же ночью. Человек, который повелевает андатом. Тот, который отнял твое дитя. Я могу отвести тебя к нему.
Мадж нахмурилась и медленно покачала головой, не сводя глаз с Оты. Он тихо и быстро, в самых простых словах и немногих позах объяснил, что гальты служили орудием Бессемянному, что Хешай им управляет, и что он, Ота, может отвести ее к поэту, если они уйдут без промедления. Она как будто оттаяла и смотрела с некоторой надеждой.
– Но потом, – добавил он, – ты должна позволить мне отвезти тебя домой. Я подготовил корабль. Он отплывает на рассвете.
– Я спросить бабушка, – сказала Мадж и направилась к двери. Ота преградил ей путь.
– Нет. Ей нельзя об этом знать. Она хочет наказать гальтов, а не поэта. Если ты ей расскажешь, тебе придется пойти с ней. Придется выступать перед хаем и ждать, что он решит. А я могу дать тебе отомстить сегодня. Но тогда ты должна будешь уйти от Амат и не видеть хая. Таково мое условие.
– Думать, я дура? Почему я должна верить? Зачем тебе это?
– Ты не дура. И мне можно верить, потому, что я могу исполнить твои желания: покончить с неизвестностью, отомстить и вернуться домой. Я делаю это затем, чтобы другие женщины не пострадали, как ты, и чтобы тварь, причинившая тебе зло, исчезла из мира.
«Затем, чтобы спасти Маати и Лиат. И Хешая. Затем, что это ужасно и вместе с тем правильно. И затем, чтобы наконец увезти тебя из этого дома».
Бледные полные губы Мадж дрогнули в полуулыбке.
– Ты кто, – спросила она, – человек или дух?
Ота принял позу недоумения. Мадж протянула руку и коснулась его, словно чтобы удостовериться в его телесности.
– Если ты человек, я уставать от обманов. Ты врать мне, и я убить тебя этими зубами. Если ты дух, может быть, тот, о ком я молить.
– Если ты молилась об этом, – сказал Ота, – значит, я ответ на твои молитвы. Только собирайся побыстрее. Нам пора, и обратно мы не вернемся.
На миг она заколебалась, но потом в ее глазах вспыхнул гнев, который Ота видел раньше – гнев с отчаянием. Его-то он и ждал, на него и рассчитывал. Мадж оглядела свою комнатушку, подобрала что-то вроде недотканного полотенца и сплюнула на пол.