Тень власти
Шрифт:
Сегодня утром я остался с ней вдвоем, и ее обращение стало, как всегда, вежливым и холодным, как лед. Но в присутствии моих гостей она довольно оживлена и весела.
13 января.
Маска, надетая доном Педро, непроницаема. Впрочем, после моей последней записи прошло всего несколько дней, а на все нужно время. Такая борьба в особенности требует всякой подготовки. Бывают положения, в которых нельзя спешить. В этом я совершенно согласен с доном Педро.
Он начал свои действия очень скромно, в ограниченном масштабе и в совершенно необычном духе. Ему удалось поймать человека, который громко читал своей семье Библию. За это многие были сожжены, но дон Педро довольствовался тем, что
– Человек этот был слишком прост и введен в заблуждение, – говорил дон Педро.
Он пошел еще дальше и дал денег жене и детям арестованного, чтобы удержать их от отчаяния.
Он произнес в воскресенье великолепную проповедь в церкви Святой Гертруды.
Мои офицеры, по крайней мере те, которые понимали по-голландски, слушали с разинутым ртом. Это действительно был образец красноречия, и даже на мою жену это произвело впечатление. Должно быть, дон Педро чувствует себя крепко на своем месте, если решается на такие вещи. Он отлично играет свою роль, и его лицо принимает апостольское выражение. Борьбы с ним, очевидно, не миновать.
15 января.
Сегодня в первый раз на губах дона Педро мелькнула злорадная улыбка, плохо вяжущаяся с апостольским выражением его лица.
Она была вызвана, конечно, не мной, но в подобных случаях нужно держать себя в руках, чтобы этого не мог видеть никто. Когда он прощался после обеда с Изабеллой, в его глазах мелькнул огонек тайного триумфа. Когда его глаза встретились с моими, этот огонек сразу погас, как будто его никогда и не было. Но я ясно видел его. И я знаю, что он теперь понял все и надеется извлечь из этого большую для себя пользу.
Присутствие Изабеллы придает еще больший азарт игре приятно воображать, что эта прекрасная и гордая женщина будет на коленях умолять пощадить жизнь ее мужа, а ты или согласишься, или отвергнешь ее просьбу, смотря по обстоятельствам. Желал бы я знать, как поступит Изабелла, если дело дойдет до этого впрочем, я надеюсь, что дело не дойдет до такой крайности.
Несколько позднее дон Педро нарочно зашел ко мне, чтобы переговорить относительно какого-то человека, которого арестовали за продажу недозволенных брошюр богословского содержания. Вследствие необычного образа действий, которого держался дон Педро относительно еретиков, доносы сыпались к нему, как из рога изобилия: не Бог знает каким грехом казалось заработать немного денег, донося на человека, если известно, что он отделается тюремным заключением на месяц я штрафом. Торговля запрещенными книгами является, вврочем, делом серьезным. А дон Педро предложил мне отпустить этого человека!
– Он был только орудием, – говорил он, – кроме того, он осознал свое преступление.
Конечно, осознаешь свое преступление, впереди видны пытки и костер.
– Неужели мы не можем отпустить его, дон Хаим? – спросил дон Педро. – Это не по правилам, я это понимаю. Но иногда снисходительностью можно сделать больше, чем строгостью и суровостью.
Это было довольно дипломатично со стороны дона Педро, но захватить меня врасплох было мудрено.
– Что касается души этого человека, то, конечно, в этом деле вы являетесь единственным судьей, и я не стану оспаривать вашего приговора. Но его преступление остается, и я обязан предать суду этого человека, если бы вы и отпустили его. Это дело получило теперь огласку, а закон требует в этом случае смерти. Я должен предоставить мудрости святой церкви решить, что лучше в подобных обстоятельствах – строгость или милосердие, хотя до сего времени она не очень-то была склонна к первой. Если я не ошибаюсь, в день вашего приезда вы сами говорили, что в своих мерах она, к сожалению, не может обойтись без
– Это правда, – отвечал он. – Может быть, без нее и нельзя обойтись. На вас это неприятно подействовало, дон Хаим. Но когда я вижу этих несчастных людей, которым приходится терпеть за грехи других, мне всегда бывает жаль их. Преследований избежать нельзя, но, мне кажется, нет надобности возбуждать их постоянно. Люди, занятые моим делом, обыкновенно слывут жестокими и очень часто это неверно. Вы, вероятно, были того же мнения обо мне, дон Хаим. Это я заключаю по некоторым вашим словам, сказанным в день моего приезда.
– Я считаю вас ревностным пастырем и продолжаю думать так до сих пор, ваше преподобие. Чувства, вами выраженные, делают честь вашему сердцу, и я желаю только заслужить ваше расположение, чем могу. Но в этом случае, к сожалению, я не могу уступить вам. Закон не оставляет для меня никакого выбора.
– Я боялся, что вы так и ответите мне. Ну пусть все идет своим чередом, – сказал он и простился со мной.
Было чрезвычайно забавно видеть дона Педро в роли адвоката, хлопочущего о помиловании. Мне удалось узнать кое-что о его прошлой жизни, и эта внезапная мягкость сердца показалась мне особенно интересной. Что касается торговца запрещенными книгами, то я не могу ему ничем помочь. Он не должен был позволять, чтобы его поймали так легко. Человек, занимающийся таким ремеслом, похож на человека, идущего на битву: ему может посчастливиться, но он может и встретить смерть. Это уж не моя вина. Хотел бы я знать, какие цели преследовал дон Педро, разыгрывая эту маленькую комедию.
Теперь уже довольно поздно. Неужели он не нашел против меня достаточно улик? После обеда он смотрел так самоуверенно. Может быть, ему надо преодолеть некоторые затруднения. Если бы ему удалось вкрасться в мое доверие, то это, конечно, облегчило бы ему его задачу. Впрочем, мне все равно – готов ли он или нет. Он ведет тонкую игру и предает себя в мои руки.
Через день или два он переезжает в собственное помещение. Теперь, дон Педро, судьба наша будет скоро решена.
16 января.
Судьба решена.
Сегодня после обеда я вернулся домой неожиданно. Пройдя через залу, которая вела в жилые комнаты, и раздвинув портьеры, отделявшие ее от ближайшей комнаты, я увидел мою жену, которая стояла у окна и смотрела на площадь, уже окутанную темнотой.
По своему обыкновению, я закрыл дверь очень тихо. Ковер заглушал звук моих шагов. Кроме того, я ходил легкой, бесшумной походкой – наследственной с материнской стороны походкой тигра, как говорили. Моя жена не слышала моего приближения и продолжала стоять у окна, глядя на умирающий день. Она стояла безмолвно, только ее губы шевелились. Мне хорошо был виден ее профиль, на который падал последний отблеск света. Я не хотел застать ее врасплох – к чему? – но в выражении ее лица было что-то такое, что заставило меня остановиться и затаить дыхание. Я не мог разобрать слов, которые она произнесла. Осторожно подвигаясь вперед, я подошел к ней почти вплотную, так что мог слышать то, что она шептала.
– На его гербе изображен тигр, – говорила она сама с собой, – и он сокрушит его, как сокрушил многих, как сокрушил меня. Я видела это по его глазам. Я должна желать этого, ибо я его жена. И эту цепь я буду носить до самого конца. Вся жизнь еще впереди, я так молода. Боже, помоги мне не молиться о смерти моего мужа.
И, прислонившись лбом к твердому, холодному стеклу, она упала на колени.
Я вышел так же бесшумно, как вошел, придерживаясь за стену, пока не дошел до двери. Тихо поднял я занавес и пошел в свою комнату. Пусть исполнится желание Изабеллы. Это не так уж и трудно. Время теперь военное. Сначала нужно, однако, привести в порядок некоторые дела. Но это не займет много времени. Может быть, она и права. Ибо бывают минуты слабости, которые можно искупить только смертью. Разве это невозможно? Но что же я еще могу сделать? Дон Педро будет мне очень благодарен. Он будет удивляться, почему тигр вдруг стал таким тихим и кротким.