Шрифт:
Едва только затихли предсмертные проклятия Верховного магистра ордена Тамплиеров, а в воздухе уже начало материализоваться нечто ужасное, порождённое страшной болью Великого Магистра.
Страх, и ужас накрыли Европу.
Смерть обнажила косу и вышла на сбор урожая.
Казалось сами врата Ада содрогнулись от истошного крика, впустив в наш мир полчища тьмы.
Наступило мрачное время. Безнадёга. Час топора, меча и пламени. Шёл март 1314 года, от рождества Христова. Великая церковь под руководством папы Римского – Великого
* * *
Весеннее солнышко приятно грело душу. Первая зелень уже пробилась сквозь панцыри почек и красовалась нежными изумрудами на гибких ветках.
Высокое небо набирало в себя голубизну.
Зима, а вместе с ней и смерть отступала по всем фронтам, под радостное щебетание птиц. Воздух был пропитан этой бесшабашной магией жизни. Хотелось плакать и смеяться. Любить и быть любимым.
– Ты чего размечтался? Земля все ещё холодная. Простудишься.
Грубый голос Вовжика оторвал Добрыню от набежавших грёз.
– Везёт же людям. Считай в раю живут. Середина марта, а какая благодать. У нас дома ещё снега по колено. А тут вона – птички щебечут.
– Эх Добрыня, ты как в святое воинство то попал, с такой романтической натурой?
– Как попал… Со священниками в дружине шёл. А старец наш, что на Афон за благословением шёл, почил. На пол пути. Жрать то надо было что то, а денег ни шиша. Иноков то, мы до святой горы довели. Их там и приютили. А сами всей ватагой подрядились к местному барону. Тот как раз в святое воинство рекрутировал солдат на войну с сарацинами.
– И где сейчас твоя ватага?
– Семь лет войны. Легли все в землю сырую. Один я остался.
– А я третий год воюю. Наследника своего Сбыжика не видел ещё. Жирка пишит удалой карапуз растёт. А ты так дома и не был все семь лет?
– Нету его, дома. Там сейчас татары хозяйничают. Пала святая Русь под их кривыми мечами. Так что мне без разницы где и за что голову сложить.
– У нас в ратники только благородных берут.
– А что воюют только благородные? Вся пехота. Мечники, копейщики, арбалетчики – они все знатные?
– Нет конечно. Это мясо. Расходный материал. Не гоже дворянам в самое говно лезть. Для этого крестьяне и нужны. Я вот только не пойму, как ты холоп до рыцаря вырос.
– А что за дело тебе до моего рыцарства? Сюзерен твой считает меня рыцарем и все. Уймись.
– Благородство оно в крови. Его зверствами не заработать. Как бы ты не старался. Ты всегда будешь холопом и рабом.
– Ляпнул так, словно смерть нас сортировать будет, или благородных стрелы облетают. – Славянин улыбнулся.– глупый ты, хоть и лях. Все мы, для святош из церкви, лишь солдаты. Убийцы. Орудие для достижения их целей. Им реально плевать на нас.
Поляк нервно начал играть с ремнем удерживающим наплечник. Небольшой букетик цветов вынырнул из под стали доспеха. Славянин улыбнулся.
– Сам то не одну войну же прошёл, а подснежников набрал… а я значит романтик…
– Так это для оберега…
– Откуда знаешь, что они не тёмные обряды?
Смотри Епископ прознаёт, сожжет и глазом не моргнёт.
– Тёмные, не тёмные – польский пан улыбнулся – я то все ещё жив, и ни царапинки на теле. Хотя сам знаешь я в задних рядах не отсиживаюсь.
– Епископу плевать. Ради наживы он и невинного под пытки бросит, да на костёр отправит. А тут на кону сокровища Тамплиеров. – Русич улыбнулся. – Не зря же мы четыре перехода без продыху шли. Видать прознали церковники что-то.
– Думаешь они на самом деле такие огромные? Сокровища эти?
Добрыня пожал плечами.
– Говорят среди них даже святой грааль и плащеница Иисуса. А золота накопленного за время крестовых походов – целые горы.
– Значит будет чем поживиться – заерзал Вовжик. Славянин закрыл глаза и повернув лицо к солнцу продолжал нежиться в его нежных лучах. Лях опустился рядом приминая свежую травку, едва пробившуюся сквозь дёрн.
– Отобьём сокровища, брошу службу. Может куплю себе землицы, деревеньку с бабами…—
Голос Вовжика сделался приторно сладким от нахлынувших мечтаний.
– Что то внутри меня подсказывает, что даже если мы и найдём сокровища, то его уже поделили. И нашей доли в этом дележе нет.
– Глупый, ты, Добрыня – не зря сын холопа. Как же ж долю рыцарству не отдать? Нас тысяча мечей. Мы орден. Мы власть.
– Вовжик, Тамплиеры наверняка так же думали. А теперь травят их, как зверей диких.
Славянин поднялся и пристегнул меч к поясу.
– Ты чего хотел то паныч?
Поляк поник под тяжестью нагрянувших мыслей.
– Да ничего особенного. С утра подтянулся отряд иезуитов почти сотня мечей. И следом прибыли тевтонская кавалерия две сотни тяжелых всадников, у них и лошади в броню закованны. Сплошь графья, да бароны. А слуг с ними ещё человек триста. Даже Францисканцы и те пришли пять десятков. В новеньких мантиях. Доспехи только из под молота кузнечного. Блестят полировкой. Видать в боях еще не были, зато гонору… Епископ по полудню будет служить молебен, потом штурм. Говорят ужинать уже будем в обители Тамплиеров. Стены не ахти, да и защитников раз два и обчелся. Ходит слух, что грабить до заката разрешат. Это их последний оплот. Больше крепостей не осталось. Казна ордена должна быть тут. В их погребах.
– Спасибо Вовжик. Я буду к молебну. А с каких пор госпитальеры и мальтийцы за грабеж ратуют?
– Так то не грабеж. А военные трофеи. Хотя чего я холопу то объясняю. Не опаздывай. Епископ ждать не любит.
Вовжик пошёл вниз к лагерю,оставив русича впитывать всей кожей наростающее весеннее тепло.
* * *
Походный иконостас установили на пригорке. Епископ Мариньи деловито размахивал кадилом и опрыскивал святой водой ряды сводного отряда Крестоносцев.