Тени над Гудзоном
Шрифт:
— В Нью-Йорке можно нанять все и всех, даже скорбящих для семидневного траура…
— Я люблю устраивать парти у себя дома. После посиделок, когда люди расходятся, остается водка, вино, мясо, печеночный паштет. А если останется такой товарец, как ты, то это совсем хорошо. Я терпеть не могу устраивать парти, а потом идти домой, как будто я сам — один из гостей. Это как-то грустно. Ты меня понимаешь или нет?
— Она тоже сюда придет?
— Ты имеешь в виду Анну? Не думаю. Но с другой стороны, может быть, ты права. Мы здесь еще и жить будем. Зачем тратить деньги на съем помещения, если есть готовое? Это будет пикантно. В моем возрасте все должно быть пикантно. Ты мне помоги устроить парти, а я тебе за это дам сто долларов. Это помимо того, что ты украдешь…
Юстина
— Пане Котик, вы уже сказали мне достаточно оскорбительных слов.
Яша Котик поднял ботинок.
— Чем это тебе вредит? Я люблю так разговаривать. К тому же это правда. Почему бы тебе не красть? Я на твоем месте был бы не лучше. Я тебе кое-что скажу: мне нужна такая, как ты. Я делал тысячи вещей, но у меня всегда была такая свойская бабенка, с которой я мог разговаривать открыто. В Берлине у меня была простая хористка, шикса. У меня не было от нее никаких секретов. Абсолютно никаких. Я мог рассказать ей больше, чем близкому другу. Она от меня тоже ничего не скрывала. В России у меня тоже была такая бабенка. Только ей приходилось ходить в НКВД и сдавать отчеты. Кроме меня, у нее было еще двое клиентов, и я знал, кто они такие, а они обо мне не знали. Она все мне о них рассказывала, каждую мельчайшую деталь. И нам было над чем посмеяться. Мы все трое были актерами, и я знал, что делается у каждого из них за кулисами. Это мне мало в чем помогало, потому что когда нечего жрать, то люди и не жрут. Зато сколько бы они ни пытались подставить мне ножку, это всегда выходило им боком. А теперь, сестренка, будь ты моей американской помощницей. Не прогадаешь. Тебе тоже кое-что перепадет. Тебе не о чем беспокоиться. Яша Котик только начинает свою карьеру. Я для тебя приготовлю роль. И деньжат я тебе тоже подкину. Ты будешь, что называется, моим потайным другом. Мне нужен друг, а не критик. А что надо тебе? Только говори правду! Если я один раз поймаю тебя на вранье, все кончено.
— Какое вранье? Я задолжала квартирную плату за два месяца. Мне нужны туфли, бюстгальтер, корсет. И платье бы тоже не помешало…
— Сколько все это должно стоить?
— Не меньше трехсот долларов.
— Я дам тебе триста долларов, и пусть будет тихо. Я ненавижу разговоры о деньгах. Ты можешь разговаривать со мной о деньгах раз в четыре недели, не чаще. Той, из Берлина, я вообще ничего не платил. Сколько раз я ни пытался дать ей несколько марок, она кричала: «Нет!» Она, эта немка, к тому же имела обыкновение покупать мне подарки. Но все это на каком-то этапе закончилось. Потом она преспокойно ушла к одному нацисту. Но это я так, к слову. Та, в России, тоже от меня ничего не получала. Ей платил НКВД. Девочка, ты любишь деньги, но знай меру. Если ты умеешь играть в театре, ты будешь играть и сама заработаешь денег. А если ты ни на что не годишься в театре, займись чем-нибудь другим.
— В Варшаве я играла главные роли в «кви-про-кво». [349]
— Вот как? Однако Нью-Йорк — это не Варшава, а Варшава — не Нью-Йорк. Что там хорошо, здесь может быть плохо. А критики вообще ничего не знают. Ни здесь, ни там. Публику можно убедить в чем угодно. Актер — это человек, вся жизнь которого пущена на произвол судьбы. Сегодня его хвалят, а завтра гонят с подмостков взашей. Жениться на актрисе — это не для меня. Жена должна быть женой, а не примадонной, способной продать себя за хвалебную рецензию. Но есть вещи, о которых можно говорить только со своим человеком. Вот я, например, хочу устроить парти…
349
Qui pro quo (буквально «одно вместо другого», лат.) — недоразумение, возникшее в результате того, что одно лицо, вещь или понятие принято за другое. В данном случае — комедия положений.
— Значит, будет парти. А почему она ушла от того мужика?
— Кто это «она» и кто это «тот мужик»?
— Ее любовник. Тот блондин с лысиной.
— Ты имеешь в виду Грейна? Он вернулся к своей жене. Он вроде бы стал набожным или Бог его знает что. Я знал одного такого в России. Он выглядел как полено с длинными волосами. Посреди всего этого пожара он вдруг стал набожным. И где? В Москве. Там была одна маленькая синагога, в которой собирались старые евреи. Так он там сидел и читал псалмы. Его арестовали, но потом выпустили. Все это потому, что люди боятся смерти. Ты когда-нибудь боялась смерти?
— Никогда.
— Женщины никогда не боятся смерти. Это мужской страх. Я тоже боюсь смерти, но чем мне может тут помочь Бог? Даже Моисей умер. А вот этого трюка со Станиславом Лурье ты не должна была делать. Чем такой обман, то уже лучше убить человека.
— Разве я его знала? Я пришла к этой старой суке лечить зубы, и как только сказала, что я польская актриса, она тут же принялась изо всех сил меня уговаривать. Но это его убило.
— Да, он начал верить, что его ждет жена. Он так об этом говорил, что даже я уже начал верить, будто в этом что-то есть. «Соня, — говорил он, — существует. Она здесь. Я слышал ее голос. Она поцеловала меня в голову». Что она, эта ведьма, получила от этого для себя?
— Кто знает? Она ведь почему-то живет с этим придурочным профессором. Его она тоже одурачила.
— Иногда люди вынуждены обманывать. Это их жизнь. Был в Москве один еврейский актер. Он рассказывал коллегам, что у него есть бочонок селедки. Это было во время революции, когда селедку было невозможно достать. Все к нему приставали. Сам режиссер стал разговаривать с ним по-другому: «Нахман Давидович, вы у меня получите главную роль. Вы станете знаменитым. Я до смерти хочу кусочек селедки!» Что тут долго говорить? Этому актеру пришлось упаковать свои манатки и свалить в Киев. В то время на дорогах бесчинствовали банды. Он застрял в каком-то местечке, а там его укокошили махновцы.
— Ну и зачем ему это было надо?
— Когда будешь на том свете, спроси его. Зачем Гитлеру была нужна война? Зачем ты мне нужна? Взрослые хуже детей. Скажи мне правду. Сколько у тебя было любовников?
— Я их не считала.
— Сотня небось?
— Чтоб у тебя было столько болячек, насколько меньше!
— Ну, не ругайся. У меня была одна девица. Так вот у нее был альбом, в котором каждому любовнику была посвящена отдельная страница с фотографией.
— Так делают мужчины, а не женщины.
— Некоторые женщины ведут себя как мужчины. У меня была одна молодая девушка с лицом, похожим на кухонную терку. У нее росла борода, и она каждый день брилась.
— Все-то у тебя было!
— Ты что, не веришь? Это правда. Я тебе кое-что скажу: Яша Котик не врет. Разве что когда вынужден так поступать. Можешь ты этому поверить?
— Нет.
— Тогда пошла ты ко всем чертям! Бери свое барахло и проваливай.
Сказав это, Яша Котик заорал по-немецки, по-русски, по-польски и по-английски: «Убирайся отсюда!», «Пошла вон!», «Идешь до холеры!», «Пошла к черту!»
3
В восемь часов утра Грейн раскрыл глаза. Он спал не в спальне с Леей, а стелил себе на диване в кабинете. Лея стонала по ночам. Она завела себе привычку включать посреди ночи лампу. Она принимала снотворное, а кроме того, всякие лекарства для облегчения невыносимых болей. Лея сама предложила, чтобы Грейн спал отдельно. Но и здесь, за закрытой дверью кабинета, он слышал, как Лея в спальне возится и вздыхает. Она то открывала окно, то закрывала. Вот она открыла холодильник на кухне, вот она что-то ищет в кухонном шкафу, выдвигая ящики один за другим. Иногда она начинала что-то бормотать, обращаясь сама к себе. За стеной его жена, мать его детей, боролась со смертью. А по эту сторону стены лежал он, потерянный человек, оставленный и Богом, и людьми. Был уже месяц элул. Каждый год в это время он оплачивал два места в синагоге на Грозные дни. Но в этом году он их еще не забронировал. Лея говорила, что не пойдет молиться. Она не хочет молиться Богу, посылающему рак ни в чем не повинным людям. Сам он тоже потерял желание идти в синагогу…