Тени над Латорицей
Шрифт:
— Нам известно, — медленно продолжал Коваль, — что в ночь на шестнадцатое, в двадцать три часа, вы ушли из дому и вернулись только под утро.
Шефер помолчал минутку, думая о чем-то своем, потом его грузная фигура выпрямилась, плечи поднялись, и он что-то резко бросил лейтенанту Габору. Тот перевел:
— Я уже сказал, что ночевал дома. У меня есть свидетель!
Ковалю не хотелось втягивать в разговор Коповски, он ведь обещал старику сберечь его инкогнито, но тут подумал, что без очной ставки не обойтись. Поведение Шефера было не в его пользу. Действительно, зачем скрывать, что поссорился с женой и —
Что же это могло быть среди ночи, как не хождение к сестре с небезопасным намерением? Иначе зачем и самому Шеферу, и Агнессе скрывать этот эпизод?
— Ваших детей шестнадцатого не было дома? — спросил Коваль, чтобы не делать в разговоре слишком больших пауз. Он знал, что и холостой сын Шефера, и его замужняя дочь, которая гостила у родителей, за два дня до этого уехали во Львов. И сын вернулся домой только двадцатого июля.
— Да. Не было. Вы это знаете, — спокойно ответил Шефер.
«У него крепкие нервы, — подумал подполковник, поворачиваясь всем корпусом к небольшому железному сейфу, стоявшему в углу, за его спиной. — Показать ему перстень?»
Он открыл грубую дверцу сейфа и достал оттуда небольшой предмет в розовой промокашке из школьной тетради. Медленно развернув бумагу, положил на стол массивный серебряный перстень с большим, в форме полумесяца сапфиром, мерцавшим синеватым пламенем. Казалось, внутри этого прозрачного камня скрыта миниатюрная лампочка.
Эрнст Шефер побледнел, втянул голову в плечи. Завороженный таинственным блеском камня, не мог отвести от перстня испуганного взгляда.
Наступила длительная пауза. Лейтенант Габор тоже загляделся на это чудо и не услышал вопроса Коваля.
— Вам знакома эта вещь? — подполковник вынужден был повторить. — Переведите, Габор!
Подполковник, конечно, заметил растерянность Шефера — здесь не нужен был и его опыт, чтобы сделать вывод, что с перстнем у мясника связаны не очень-то приятные воспоминания. И Коваля, как это часто бывало в работе, охватило чувство, что нежданно-негаданно найдена архимедова точка, на которую можно опереться. Словно священнодействуя, поворачивал подполковник перстень, рассматривая его и лихорадочно думая, как лучше использовать эту с неба упавшую удачу.
— Ваш перстень? — спросил он Шефера в упор.
Мясник поднял на него мутный взгляд.
— Унмёглих, [3] — прошептал он по-немецки. — Это невозможно… — вырвалось у него по-русски. — Как попал он сюда?
— Перстень ваш? — Ковалю пришлось повторить вопрос.
Кровь постепенно прилила к щекам Шефера. Взгляд его стал осмысленным, но страх, как и раньше, еще гнездился в глазах.
— Как он попал к вам?
— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил подполковник.
3
Унмёглих — невозможно (нем.).
Шефер уже полностью овладел собой.
— Унмёглих, — снова прошептал он еле слышно. — Разрешите
Коваль протянул ему перстень.
Наблюдая, как осторожно берет его мясник, как пристально рассматривает, примеривая на свой палец, Коваль убедился, что на этот раз интуиция ему не изменяет.
— Не подделка, — с легкой иронией заметил он.
— Это привидение! — тяжело вздохнул Шефер. — Страшно, когда привидения оживают.
— Разве это возможно? Действительно оживают? — с напускной наивностью спросил Коваль. — По-моему, нет.
— До этой минуты и я так думал, — снова вздохнул мясник, продолжая вертеть перстень в руках и рассматривая его так и эдак.
— А теперь?
Шефер промолчал.
— Все-таки вы не ответили на вопрос — это ваша вещь?
Шефер отрицательно покачал головой.
— Но вы и раньше видели этот перстень?
Мясник кивнул.
— У кого?
— Где вы взяли его? — опять спросил Шефер.
— В доме вашей сестры. Где же еще?
— Так, — произнес Шефер после паузы и сжал губы. Потом подумал и добавил: — Конечно же не в тайнике.
— Почему вы так уверены в этом?
— Я так и думал, — отвечая каким-то своим догадкам, сказал Шефер.
Коваль не перебивал. Ждал, чтобы подозреваемый сам разговорился. Так он больше расскажет, чем отвечая на вопросы.
Постепенно создалась более доверительная атмосфера, чем в начале допроса, и Шефер заговорил на ломаном русском языке:
— Это мой перстень. Он был моим. Но… Это — наша фамильная реликвия, которая передавалась по мужской линии. Его носил на руке мой дед, потом отец. Должен был носить я. Но после смерти отца, который жил вместе с Катарин и зятем, сестра сказала, что перстень пропал. Да простит меня господь, — вздохнул мясник, — сама она была очень жадная, а тут еще и муж у власти. Поэтому я так удивился, увидев его в ваших руках. Я ведь тогда поверил сестре.
Объяснения Шефера представлялись правдоподобными. После заявления Коповски об отсутствии алиби у единственного наследника (ох это вечное «кви продест»!), Коваль надеялся, что вышел на прямую тропу. Но, видно, долго еще придется плутать окольными стежками.
— Ваша фамильная драгоценность? — произнес подполковник. — Так, так. А почему вы решили, что мы взяли ее не из тайника? Какой тайник вы имели в виду?
Эрнст Шефер прикрыл глаза. Губы его зашевелились, словно искал он нужные слова, едва сдерживая случайные, рискованные, которые могли бы сорваться с языка. Морщины на переносице сошлись.
Коваль терпеливо ждал.
— Ну, так просто, — наконец нарушив молчание, сказал Шефер. — Вырвалось. Нашли, и все. Ясно, что в доме. А где Катарин раньше прятала, не знаю. Если бы знал, может быть, давно забрал бы. — Мясник снова сделал небольшую паузу, потом добавил: — Разрешите все-таки спросить, где именно вы его взяли?
Коваль колебался. Из опыта он знал, что информация — самое главное, чего не хватает преступнику, чтобы запутать следствие. Преступнику известно все о преступлении и почти ничего из того, что происходило на месте преступления потом, какие собраны доказательства, как ведется розыск и расследование. А следователь или оперативник, собственно, для того и ведет расследование, чтобы воссоздать неизвестную картину преступления, выяснить его мотивы и установить личность преступника.