Тени надежд
Шрифт:
Две тысячи широкогрудых фессалийских лошадей разгоняющимся галопом летели вперед. Гетайры приникли к конским шеям. Атака началась, когда фаланги сблизились на совсем малое расстояние, но пространства для разбега "друзьям" хватило, тем более, что неслись они не на копья врага, а в пустое пространство – настоящий подарок предоставленный глупцом Харидемом Антипатру.
– Алалалай!
Линкестийцу казалось, что он не сидит на тряской широкой спине рыжего "фессалийца", укрытой двумя попонами, а парит над ней. Он, горец из Верхней Македонии, не столь привычен к верховой езде с малых лет, как уроженцы равнин, но чувство единения с конем сбивало с ног легче неразбавленного вина. Оно, доселе неизведанное, впервые пришло к нему в этой атаке, скоротечной, как удар молнии, и тянущейся уже целую вечность. Жеребец подчинялся узде, коленям и пяткам всадника столь послушно и просто, что Александр совершенно уверился, что лишь одной своей мыслью подчинил скакуна.
Александр... Защитник мужей. Ведь это его имя, почему же так редко оно слетает с чужих уст? Единственный выживший сын князя Аэропа хорошо знал, что поминая его в приватной беседе, надеясь, что он не слышит, люди избегают звать его Александром, используя прозванье, данное по имени родины. А почему? В знатных семьях Македонии и Эпира полно Александров, почему же только его избегают называть по имени? Не из-за близости ли к покойнику, чей прах в золотой урне скрыт от людских глаз в темном сыром склепе?
Не хотят лишний раз бередить рану. С ним, сыном Филиппа, убийцей его братьев, жестоким безжалостным тираном, всего год правления которого наполнил целые озера слез, они связывали все свои надежды. Надежды на славу.
"Как он опрокинул фиванцев при Херонее? Вы видели?"
Видели. И тогда и позже, когда вереницы стройных обнаженных девушек жались друг к другу, сгорая от страха и стыда перед пожирающими их глазами озверевшими победителями. Видели, невыразимый человеческой речью, ужас детей, разлучаемых с родителями. Видели бессильную злобу избитых мужчин, не спасших, не защитивших и теперь не имеющих даже возможности наложить на себя руки...
Кто они, эти фиванцы, ему, македонянину, линкестийцу? Но они станут безмолвными свидетелями возмездия, даже если боги никому из них не позволят дожить до этого дня. Он запомнил их лица, поставив в один ряд со своими братьями. Он отомстит, рано или поздно. Так он думал...
На все воля богов, но что же теперь? Нерастраченная ненависть требует выхода, но все, кому следует мстить, уже лишь бесплотные тени. И не он отправил их в небытие. Что же делать?
Разрушить их славу.
"Как он опрокинул фиванцев?"
Об этом помнят. Об этом говорят с горечью, хороня канувшие в Лету надежды, но помнят, ибо даже минувшую славу не забывают, она – то, что поддерживает огонь людских сердец в дни беспросветного отчаяния.
Как разрушить славу? Превзойти, принизить, стереть из памяти, заменив другой, свежей, горячей и светящейся, как раскаленный клинок только что откованного меча, еще не закаленный погружением в масло.
"Как он опрокинул фиванцев?"
Он, Александр опрокинет фокейцев и афинян. Его, Александра, имя будет звучать годами на пирах мужей, восхищенно цокающих языками при воспоминании о былых днях молодости и этой стремительной атаки. Его атаки, Александра, не Македонянина, но Линкестийца!
– Алалалай!
Гетайры ворвались в брешь между союзническими фалангами и, забирая вправо, обрушились правым углом своего ромба на край фокейского строя, разя копьями сверху вниз, топча конями бездоспешных гоплитов в задних рядах фаланги, ошеломленной, словно ударом молота по голове. Александр, развивая успех, рвался дальше во вражеский тыл. Ромб, не задерживаясь, не сбиваясь в кулак, что способен сворачивать не челюсти, но целые армии, вытягивался в длинную тонкую дугу, отрывающуюся от спешащих следом щитоносцев, которые тоже вломились в брешь, схватившись в рукопашную с гоплитами обеих фаланг.
Фокейцы дрогнули, афиняне заколебались, в то время, как Асандр еще даже не подошел на расстояние удара. Антипатр наступал быстрее, и вся длинная линия македонской тяжелой пехоты уже столкнулась с союзниками. Тех вдвое больше, но центр почти расстроен, эллины угодили в клещи, повторялась Херонея.
– Пора! – коротко приказал Ликург.
– Паллада! – грянуло за спиной Линкестийца, но тот был слишком занят: забыв обо всем на свете, он с упоением давил разбегающихся перед ним гоплитов.
Сначала никто не понял, что произошло. Гипасписты, дравшиеся с афинскими гоплитами, не сразу разобрали, что в сражение включилась новая сила. Щитоносцы словно в зеркало уперлись: новый враг был под стать им, столь же подвижен и быстр. Но это только на первый взгляд, а вот на второй...
Филипп создал корпус щитоносцев, как среднюю пехоту, не имеющую панцирей, вооруженную недлинными копьями и гоплитскими щитами. В сражениях гипасписты поддерживали конницу, связывая ее с неповоротливой фалангой, и прекрасно зарекомендовали себя. Но средняя пехота не была единоличным изобретением македонского царя, придумал ее, немного ранее, афинянин Ификрат. Он пошел гораздо дальше Филиппа, отобрав у воинов тяжелый и слишком большой гоплитский щит. В войнах прошлого именно от него, в первую очередь, норовил избавиться бегущий с поля боя. Не случайно спартанки, провожая мужчин на войну, говорили: "С ним или на нем". Ификрат не стал облегчать гоплитов, как Филипп. Ификрат утяжелил пельтастов. Они оставили себе плетеный щит, получили копье и шлем, а вместо поножей высокие сапоги, которые, как и саму новую пехоту, по всей Элладе прозвали "ификратидами".
Изобретение оказалось невероятно удачным, дошло до того, что афиняне некоторые сражения стали выигрывать одними ификратидами, без фаланги.
И вот эта сила, ведомая Ликургом, обрушилась на гипаспистов и потерявших пробивную мощь гетайров. В спину растянувшимся в нитку всадникам. Одного эффекта неожиданности оказалось достаточно для того, чтобы македоняне дрогнули, а численное превосходство эллинов, уже вроде бы превозмогаемое, всей своей неподъемной массой обрушилось на плечи покачнувшегося гиганта.
Гипасписты бросились бежать. Мимо, спешащей в драку, македонской фаланги.
– Что это?! – удивление Асандра было неподдельным, – стоять, собаки!
Но бегущих не остановить. В голове каждого бойца асандрова таксиса в эти мгновения промелькнула одна и та же страшная мысль:
"Поражение!"
А враг, словно гераклову силу получил!
– Паллада!
– Все, как один!
Пользуясь минутным оцепенением македонян, афиняне прорвались вплотную, и не в одном-двух местах, а почти по всему фронту. Их слитный удар ошеломил педзетайров. Первые ряды "пеших друзей" словно ураганом смело. Лучших воинов. Асандр, занимавший, несмотря на возраст, место димойрита, внезапно оказался в непосредственной близости от украшенных совой Афины щитов.