Тени надежд
Шрифт:
"А ведь это ты похоронила с почестями Павсания, убийцу твоего мужа. А теперь горишь желанием мстить за кровь Филиппа?" – подумал Эвмен, но, конечно, не рискнул произнести такое вслух.
– Успокойся, Миртала, остынь – призвал царь.
Он пристально изучал снятый с пальца драгоценный перстень, не замечая направленных на него ожидающих взглядов всех присутствующих.
– Я не приму решения здесь и сейчас, ибо оно должно быть взвешенным. Эакид, тем не менее, следует подготовить войско к весеннему походу. Как только снега сойдут, мы испросим волю богов. И если в шелесте листвы Отца лесов будет явлена благосклонность громовержца... – Александр, не закончив, поднял глаза на Полисперхонта и резко переменил тему, – ты, князь Тимфеи, мог бы остаться там, поучаствовать в дележе лакомых кусков...
– Я не забываю клятв, – сжав зубы, процедил старый стратег, перебив Александра, – прошу тебя, царь, не оскорбляй меня. Такие речи пресекаются лишь клинком, будь ты хоть...
– Нет-нет! – примирительно поднял руки Александр, – я вовсе не хотел оскорбить тебя, доблестный Полисперхонт! Я хочу лишь понять, что намерены делать вы, македоняне. Что вы ожидаете от меня?
– Что ожидаем? – Полисперхонт задумался.
– Тихой гавани, для начала, приюта измученным людям, – вылез вперед князя Эвмен.
– Мы принесли присягу нашему царю, внуку Филиппа, – сказал Полисперхонт, не ставший осаживать кардийца, – пусть иные отказываются от своих слов. Мне слава клятвопреступника ни к чему.
– И мне, – прогудел Кратер.
Александр посмотрел на Эвмена. Тот кивнул.
– Хорошо, я принимаю ваших людей в свое войско. Как и вас самих. И потребую еще клятвы: служить мне верой и правдой. Позже я освобожу вас от этой нее, когда мой сын достигнет совершеннолетия. А с клятвами принесенными ему, он сам разберется.
– Клянемся! – склонили головы все трое.
– Лишние рты, – еле слышно процедил Эакид, – да и толку-то с оборванцев...
В отличие от македонской, эпирская постоянная царева рать не отличалась многочисленностью. Александр с неодобрением поглядел на Эакида.
– Посмотрим, будет ли толк. Эти люди прошли такие испытания, что нам с тобой и не снились, брат. Все свободны. Пока.
Македоняне, кардиец и Эакид поднялись и, коротко поклонившись царю, вышли. Олимпиада осталась.
– Ты колеблешься, Александр, я вижу, – голос царицы несколько смягчился.
– Да, – не стал запираться царь, – я во многом согласен с Эакидом. Зачем нам ввязываться в борьбу за Македонию? Что хорошего эта страна принесла тебе? Одни страдания.
– Ты царь древнего рода, Александр, потомок Ахилла! А кем считают тебя эллины? Козопасом! Варваром! Таким считали и Филиппа, но он сумел поставить их всех на колени.
– Мне странно слышать из твоих уст похвалу Филиппу, Миртала.
– Я ненавидела Филиппа и буду ненавидеть его, пока дышу, но он – великий царь. А мой сын превзошел Филиппа во всем, но Александра настигла месть Диониса за разрушение хранимых богом Фив.
– Твой сын мог бы превзойти отца, – поправил царь.
– Превзойти громовержца?! – вспыхнула Олимпиада.
"Ну да, как я забыл..." – усмехнулся царь.
– И кто такой Филипп?! – продолжала бушевать царица-мать, – грубый и хитрый дикарь. Да, он велик, но он дикарь! А мой сын, сын громовержца – слепил глаза всем этим напыщенным эллинам! Свет его славы был способен разогнать ночь!
– "Был", Миртала, в любом случае – "был". А теперь ты жаждешь такой же славы для Неоптолема...
"И власти для себя. Я ведь знаю тебя хорошо, сестра. Сладкими посулами тебе меня не обмануть".
Александр задумался. Воспитанный, как и Миртала, в уверенности, что род Пирридов древнее, славнее и выше всех прочих царских династий, в детских мечтах он видел себя великим воином, раздвигающим границы козьего царства. Но все это лишь мечты. Он знал, что царем ему не быть прежде Алкеты и Эакида. То есть никогда. Возведенный на эпирский трон Филиппом, Александр несколько растерялся, неготовый к такому повороту событий, но вскоре пришел в себя. И тогда давние, казавшиеся несбыточными, грезы напомнили о себе.
Он видел, что Македония устремлена на восток, расширяется на север, подминает под себя юг. Единственная сторона света, на которую не заглядывался Филипп – запад. Вот туда и обратил свой взор Александр. О западе все его думы, мечты и чаяния. Италия, Сицилия... Богатейшие страны. Опасные враги. Но тем и слава больше.
Слава... Имела ли она власть над ним, такую же, как над племянником, который с малых лет сдался ей в безраздельное владение. Они ведь не просто тезки и родственники. Много, очень много общего меж ними.
Сколько раз уже корил он себя за тот неопределенный ответ тарентинцам, четыре месяца назад приславшим посольство с призывами возглавить эллинские италийские колонии в борьбе с луканами и бруттиями. Если бы не гроза над Македонией... Настроение царя постоянно менялось. То ему казалось, что это тот самый шанс вырваться на простор и стоит бросить все, то в душе побеждали доводы Эакида, уверявшего, что сейчас не время для подобных авантюр.
Александр не сказал тарентинцам ни да, ни нет и теперь метался в четырех стенах, не находя себе места. Олимпиада прекрасно знала об его устремлениях и потому ее последний довод – как грохот могильной плиты, запечатывающей саркофаг:
– Ты уверен, что Линкестиец, окрепнув, поддерживаемый Афинами, не оглянется вокруг и не заметит подле своих границ маленькое горное царство, такое беззащитное в отсутствии своего царя, воюющего на западе? Вспомни Ясона Ферского.
Да, он помнил. Филиппа останавливали родственные связи, а великий фессалиец, не имевший таких ограничений, едва не сожрал Эпир в правление деда Александра, царя Алкеты. Если бы тиран не был убит, как и Филипп, своими людьми, кто знает, где бы сейчас оказался род Пирридов...