Тени пустыни
Шрифт:
Вывернув немного фитиль фонаря, чтобы поярче светил, капитан Непес со вздохом сказал:
— Петр Кузьмич про Джаарджик говорил. И только запомни, я тебе про Джаарджик не говорил. Сам ты про Джаарджик сказал. Очень хорошо…
Почему «очень хорошо», осталось загадкой. По–видимому, старый Непес просто огорчился и произнес «очень хорошо» иронически.
Зуфар вышел из себя:
— Ну… Вы капитан на пароходе. Везите к своему этому Петру Кузьмичу!..
Капитан Непес заложил под язык порцию насвая, насладился жгучим соком, сразу заполнившим ему рот, и только тогда прошепелявил:
— Да, Джаарджик… Здорово! Джаарджик! Сифилисом, значит, пугают колхозников, летучие мыши! Пойдем, сынок!
— Куда пойдем? — удивился Зуфар, все же безропотно поднимаясь со скамьи.
— Куда? Хо–хо! Плыть надо скорее, плыть надо! Пойдем. Помоги старому дураку Непесу. Покажи свое искусство…
Они спустились на палубу и прошли на корму.
— Видал, как сидит? Крепко сидит.
Капитан наклонился над водой и вслушивался в глухую воркотню воды.
— Этак без буксира не снимемся. А тут вода убывает… Что скажешь, штурман?
— А где мы? — спросил Зуфар.
— А я знаю? Если бы знал, стал бы гудеть попусту, тебя звать?
Всем телом повернулся Зуфар к капитану Непесу. Но темнота скрывала его лицо. Почему–то Зуфару показалось, что капитан многозначительно ухмыляется.
— Чепуха! Вы не могли знать, что я в Бурдалыке. Откуда вы могли знать?
— Петр Кузьмич сказал…
Зуфару сделалось сразу же жарко. Что это за таинственный Петр Кузьмич, который знает, что он был в Бурдалыке, в доме старого джадида? Откуда этот вездесущий Петр Кузьмич знает, что он, Зуфар, был на колодцах Джаарджик и что там делал? Откуда Петр Кузьмич вообще знает о существовании Зуфара? Теперь Зуфару стало холодно, и он зябко повел плечами.
— Секрет небольшой, — заговорил капитан Непес. — У заставы задержан Тюлеген Поэт. Пробирался на плоту к афганцам. Нашли при нем сто тридцать один царский червонец да фунтов восемь серебра… Теперь ясно?..
— Попался все–таки…
В доме Заккарии Зуфар даже не заметил вчера, что Тюлегена Поэта уже нет. Он исчез, и никто о нем не вспомнил.
— Ладно, — продолжал старый капитан, — помогай сняться с мели. Петр Кузьмич сказал: «Завтра чтобы ты был, дядюшка Непес, в Керкичи… Голову оторву».
Опять Петр Кузьмич… Но дядюшка Непес не пожелал объяснять что–нибудь. Он требовал, чтобы Зуфар–штурман снял пароход с мели и чтобы сделал это Зуфар сейчас же, еще до рассвета. А как он мог сделать, когда сам капитан Непес не знал точно, где они находятся? Река же Аму–Дарья, пожалуй, самая неспокойная из рек земного шара: там, где сегодня надежный, глубокий фарватер, через час и пол–аршина воды не наберется. А там, где еще вчера зеленел тугаем остров, сегодня безбрежная гладь желтой воды, и плыви себе спокойно. Капитан Непес старый, опытный капитан. Он привел пароход к Бурдалыку вслепую, не обращая внимания на тьму и ночь. Верил реке, а река его подвела.
— У нас груз… А на берегу калтаманы. Плохо! — сказал капитан Непес.
Река катила во тьме свои воды. Река, казалось, течет прямо в черную бездну небес, изливающую на землю прохладу далеких звездных миров. Зуфар, и как чабан и как штурман, разбирался в звездном хозяйстве неба не хуже, чем в колодцах пустыни. Он долго смотрел на Млечный Путь, на Большую Медведицу и на Полярную звезду. Он долго вдыхал в себя ветер, дувший из пустыни и дышавший запахами жженой глины. Горечь и усталость скитаний последних недель исчезли точно дым. Зуфар расправил плечи и вздохнул полной грудью. Он перестал чувствовать себя несчастным, гонимым пленником. Он опять был речным штурманом, самостоятельным, решительным, энергичным, знающим Аму–Дарью, как дворик родного дома в Хазараспе, где его вырастила бабушка. Он поднялся в штурвальную и сказал Непесу:
— Вступаю на вахту… Поднимай пары, капитан!..
Он вглядывался в два–три едва теплившихся где–то в ночи крошечных огонька. Не огоньки — искорки.
— Товарищ капитан, у тебя не бензовоз. Пароход у тебя. Зачем завел ты его в арык мельника Шадмана? Конечно, внуки Шадмана могут пускать свои кораблики здесь. А вот твой пароход никак не поместится.
— Глупости! Откуда взяться здесь мельнику Шадману? — попытался возмутиться Непес.
Но Зуфар не дал ему говорить.
— Подымай пары, капитан. Буди команду! Тащи шесты! Будем толкать!
— Куда толкать? Кругом мель, — ворчал Непес.
— Немного толкать! Три сажени толкать, а там глубоко. Большой бухарский минарет на дно поставь — верхушки над водой не увидим… Шесты тащите.
Он командовал. Бодро и весело по–штурмански разносился его голос по глади реки. Густо заревел гудок парохода, и эхо его рева отдавалось в тугаях и камышовых плавнях…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Когда твердокаменный перестанет быть твердокаменным, и из камней пустыни потечет вода.
Крик перепугал капитана Непеса, и он помянул даже имя аллаха, чего не делал уже давно. Зуфар вскочил и выглянул на палубу, но что разглядишь, когда снаружи «разлиты чернила ночи», как высокопарно и обязательно изрек бы восточный поэт. Перед рассветом бывает особенно темно. И все же, когда глаза привыкли к темноте, Зуфар разглядел прижавшуюся к борту фигуру женщины. Закутанная во что–то вроде шали, она казалась неуклюжим черным кулем.
Женщина не издавала ни звука. Зуфар старался рассмотреть чуть белевшее во тьме лицо женщины. Вода шумела и плескалась за бортом. Пароход уже несколько часов шел полным ходом.
Преодолевая дрожь, вызванную криком, Зуфар неуверенно спросил:
— Кричали? Вы кричали?
Куль зашевелился. Из куля послышался приглушенный стон.
Зуфар осмелел и шагнул вперед:
— Значит, вы кричали?
— Это пассажирка–персиянка, — проговорил вышедший из каюты капитан Непес. — Она села в Чарджоу.
Он тоже подошел ближе и спросил:
— Зачем кричишь? — И так как женщина не произнесла ни слова, а только тихо стонала, он в растерянности проговорил: — Нельзя на корабле так кричать. Не полагается.