Тени пустыни
Шрифт:
И снова Настя–ханум почувствовала, что ее обдало жаром. Таинственный Джаббар попал к ней в каюту не случайно. Он сознательно все рассчитал. Он решил, что Настя–ханум его не выдаст и… Да, Джаббар не просто ловкий, поразительно выносливый, поразительно смелый человек. Он к тому же и знаток человеческой души. Он знал, что молодая женщина не сможет его выдать. Не посмеет…
Слезы навернулись на глазах Насти–ханум. Да, она не посмеет никому сказать, что там, в ее каюте, этот человек, которого… о котором надо… сейчас же… Едва передвигая ноги, она побрела на корму.
Настя–ханум пыталась собраться с мыслями. Но мысли прыгали, вертелись, ускользали, как водяные буруны, вздымаемые плицами колес. И только одного она не понимала, как мог человек в халате, шапке, сапогах переплыть реку, проскользнуть мимо бешено вертящихся колес и найти силы вскарабкаться по скользкому борту парохода на палубу…
Вдали в желтой блестящей глади вдруг вспыхнул ослепительный блик… Еще. И еще. И Настя–ханум разглядела темный предмет, плывший по реке и временами вспыхивавший ослепительно.
Катер. Пограничный катер быстро приближался к пароходу, и солнце на поворотах загоралось пламенем на его стеклянном козырьке.
Катер гонится за пароходом. Пограничники сейчас причалят, подымутся на пароход. Пограничники что–то знают. Они найдут Джаббара. Они зайдут в ее каюту… Нет, они сначала спросят у нее, у Насти–ханум, потом пойдут в каюту, потом потребуют ключ… Потом… Настя–ханум не хотела думать, что будет потом… Человека, спящего у нее на койке, схватят. Ее, Настю–ханум, спросят, кто это? Настя–ханум никогда не увидит своего Гуляма. Пустыми глазами Настя–ханум смотрела на стремительно приближающийся катер. С ужасом она ждала вопроса.
Солнце по–прежнему золотило чешую блесток на поверхности воды. Желтые берега подпирали лазурь небес. Горячий ветер дул ровно и сильно. В недрах парохода машина не прерывала ни на минуту ритмичного своего гула.
Катер приближался, оставляя белый кометный шлейф на водной глади реки. Катер вел штурман Зуфар. Настя–ханум узнала его. Рядом с Зуфаром сидел Петр Кузьмич.
Капитан Непес незаметно появился на палубе, оперся локтями о поручни рядом с Настей–ханум и, щуря глаза, всматривался в приближающийся катер.
Еще один друг рядом, и как плохо, когда ты делаешься врагом другу. И из–за чего? А не воображение ли все это? И стоит ли Джаббар всех волнений и сомнений совести? Все в душе Насти–ханум закричало: «Не смей! Человек был добр к тебе. Человек спас тебя, великодушно поступил с тобой, когда тебе грозило худшее, чем смерть. Человек был добр к твоему сыну, которого он даже не знает. Не смей! Даже если этот человек враг, не смей! Будь и ты тоже великодушной и порядочной. Человек ищет у тебя защиты. Ты дашь ему защиту. Ты поможешь ему».
Настя–ханум вздрогнула. Все в душе ее переполошилось. Капитан Непес сказал такое, чего больше всего сейчас боялась Настя–ханум.
Он сказал:
— Они ищут кого–то.
И потому, что он говорил самым будничным тоном, бесцветным, тусклым голосом, у Насти–ханум внутри все оборвалось. В ее каюте лежит тот, кого ищут. Разве говорил бы капитан Непес так буднично, равнодушно, если бы знал, что на койке лежит в папахе, в мокром халате тот, за кем мчится пограничный катер? И она с ужасом поглядела на капитана Непеса. И капитан снова сказал такое, от чего сердце Насти–ханум упало куда–то в бездну.
— Что с вами, Настя–ханум? — спросил тем же тусклым голосом туркмен. — Вы не больны?
— Нет, нет… Вам показалось. Я совсем… совсем здорова.
Капитан Непес не был физиономистом. Иначе он понял бы, что молодая женщина растерянна, что она в смятении.
Но капитан Непес уже схватил «конец», брошенный Петром Кузьмичом, и подтягивал катер к борту.
Петр Кузьмич держался вежливо и даже галантно. Поздоровавшись с капитаном Непесом, откозырнув Насте–ханум, он даже щелкнул каблуками. По его знаку на палубу поднялись два моряка–пограничника в своих щеголеватых матросках с синими воротниками, в бескозырках с лентами и по–хозяйски расположились у борта.
— Всем оставаться на своих местах! — громко приказал Петр Кузьмич. И снова слабость овладела Настей–ханум, хотя приказ относился к высыпавшим на палубу пассажирам.
— Проверка документов! — крикнул Петр Кузьмич и тут же тихо добавил, обращаясь к капитану Непесу: — Поставьте своих людей по бортам.
Настя–ханум так волновалась, что даже не попыталась изобразить удивления при виде Петра Кузьмича, который уехал всего лишь вчера вечером.
— Превратности… Сегодня здесь, а завтра там… — усмехнувшись, сказал Насте–ханум Петр Кузьмич. Он выражался банально: — Служба. Не волнуйтесь. Советовал бы уйти в каюту. Все–таки пограничная полоса…
Слово «каюта» вогнало Настю–ханум в такую краску, что лицо ее сделалось пунцовым. Но Петр Кузьмич ничего не заметил. Женских переживаний он не замечал.
Капитан Непес уже распоряжался среди беспорядочных своих пассажиров, которые с перепугу начали потихонечку галдеть.
— Я… я… н–не могу идти в каюту, — с таким замешательством пролепетала Настя–ханум что даже самый наивный человек должен был заподозрить неладное. Но простые вещи почему–то редко приходят на ум изощренным и проницательным людям.
Петр Кузьмич, втянув всей грудью густой, горячий воздух, вежливо сказал:
— Сочувствую… Страшное пекло. Тогда прошу, станьте вот здесь. В укрытие. Как бы…
Он осторожно отвел Настю–ханум за хлопковые кипы, к тому самому месту, где еще темнело не совсем высохшее пятно.
— Тут как в броневике…
Оставив молодую женщину в полном смятении, он, щелкнув каблуками, пошел к пассажирам. Лишь теперь Настя–ханум сообразила, что ей следовало удивиться и спросить Петра Кузьмича, почему он боится за нее. Ведь она даже не поинтересовалась, чем вызвана проверка документов. Ей казалось, что все ее неловкое поведение выдает ее с головой, и истолковывала странное, как ей казалось, поведение начальника погранзаставы по–своему. «Он все знает», — думала она. Беспомощно она стояла, прислонившись к кипе хлопка, и боялась даже посмотреть, что происходит на палубе.